> ТВОРЕНИЕ

> Человек творит, отсекая лишнее, Бог творит, не создавая лишнего. Человек видит лишнее в мире - лучшее доказательство существования греха (а человеку свободному нужно не существование Бога доказывать, а существование греха). Человек выделяет, Бог соединяет, находя место всему. Человек даже не стремится к тому, чтобы увидеть мир целиком, нам кажется, что это невозможно. А только это и возможно, всё остальное  - невероятное отклонение.

*

*

> В русском языке выражение "творить из ничего" ассоциируется, к сожалению, прежде всего со спекуляцией, с неправедной наживой. Не было ничего - и вдруг появляется миллион, потому что у одного взял задешево, другому продал задорого. Вот и "сотворил из ничего" свой благополучный и хищный мирок. Какая тут "добавленная стоимость"? Значит, это богатство неправедное.

> Бог не из такого "ничего" творит. Бог от Себя отрывает, Себя вкладывает. Поэтому люди часто ощущают святость, божественность творения. Правда, это тот случай, когда ощущения точнее разума. Мыслители, пытавшиеся этим чувствам придать логическую форму, обычно удалялись от истины, обожествляя природу  - то есть, полагая, что никакого иного Бога и нет, кроме этой "божественности природы", или что Бог - это просто такая верхушечка природы, которая с природой связана множеством ступенечек.

> Вот природа, вот природа чуть более возвышенная и божественная, чем та, которую мы видим, вот ещё более божественная, а вот уже такая божественная, что это, пожалуй, и не природа, а Бог в чистом виде. Нет, между творением и Творцом пропасть, Бог постоянно кричит об этом человеку, только не всегда человек этот крик, это откровение слышит. И эта пропасть - не от брезгливости Бога, не от желания унизить творение, создать нечто ниже Себя, Себе на забаву в долгие часы вечности или для удовлетворения властолюбия.

> Бог не мирок творит, не мещанское гнёздышко, не компьютерную модель мира, а именно мир. Бог и "ничто" творит - чтобы мир был абсолютно свободен, не чувствуя себя простым излучением, эманацией Божества.

*

> "Я мыслю - следовательно, я существую". Как только не выворачивали эту фразу: "я существую...", - "ибо смеюсь", "ибо танцую", "ибо учу", "ибо ем", "ибо борюсь", "ибо творю". Но непреложным остается то, что мы подразумеваем, произнося слова "верую во единого Бога Отца, Вседержителя, Творца". Я сотворен - следовательно, я существую. Мышление, танцы, творчество, еда, - всё это потом, и без источника творения этого не было бы.

> Но самое удивительное в творении - это способность сомневаться в Творце. Действительно ли я сотворен? Зачем? Это не глупые вопросы уже потому, что задает их Богом сотворенный человек. Дар сомнения, дар критического мышления, дар допытывания не страшен - если мы его не боимся. Господь отвечает на самый наглый, на самый схоластический вопрос, открывая Себя. Он сотворил нас такими - сомневающимися, так что спрашивайте: "Зачем вообще Богу понадобилось сотворить мир и человека? Почему Он не мог без этого обойтись?"

> Мог, конечно. Наш вопрос очень многое открывает в нас: мы бы не стали творить мир - во-первых, поленились бы, во-вторых, испугались бы. Ведь творение Божие отличается от всех творений человеческих - самостоятельностью, свободой, собственной способностью к творению. Иногда полезно сравнить Бога с художником, скульптором или архитектором - но всё-таки наши картины, статуи и здания не убегают от нас, не подвергают сомнению наше существование, не могут самостоятельно производить картины или статуи. Наконец - они не пытаются распять нас.

> Вот почему мы недоумеваем: всеведение Божие не вызывает у нас сомнений, ибо без всеведения Бог не был бы Богом: "Но как всеведущий Бог сотворил мир, в котором есть зло?" Мы бы - испугались того, что ответственность за зло припишут нам. Он - не боится. Он творит мир и человека, потому что Бог  - полнота любви и страха в Нём нет. Его любовь полна, ибо в Самом Боге ей достаточно места для любовного общения, но она - сверхполна, она переливается через край бесконечно, и из любви, из желания делиться даром любви Бог творит мир. То, что физики называют "Большим Взрывом", из которого появилась вселенная, Бог назвал бы поцелуем - нежным, как утро, зовущим к жизни.

> Бог не боится не только неблагодарности, попыток перевалить на Него ответственность за появление в мире зла - Он не боится смерти. Он творит мир, зная, что Его Сын будет распят, предвидя, что Его святыни будут оскверняемы, страдая и мучаясь от всех изобилующих в душе человеческих кощунств. И Бог - всё заранее прощает, Он любит Свое творение настолько, что спасает его, становясь частью творения. Разумеется, Бог, став человеком, не перестает быть Богом, Творец, став ничтожной тварью, не перестает быть Творцом всего. Бог творит мир из ничего, Бог спасает мир, становясь ничем (по сравнению с тем, каков Бог на самом деле). Бог творит мир из ничего - и человек должен в каком-то весьма определенном смысле стать ничем, чтобы Бог мог сотворить из человека разумного человека настоящего.

> Сын Божий, описывая Бога как Царя милосердного, создал притчу о том, как этот Царь прощает должнику десять тысяч талантов - то есть, несколько центнеров золота, сумму немыслимую. Это притча о творении мира, ибо творение одновременно - именно в силу всеведения Бога - есть прощение и готовность принять крестную смерть. А дальше в этой притче - человек, которого простил Царь, не желает прощать своего собственного должника. И здесь мы с легкостью узнаём себя: не помнящих родства с Богом, не помнящих, что мир лишь одолжен человеку, забывающих, что Бог простил нас  - за то очень помнящих 15 копеек, которые вчера мы одолжили приятелю позвонить и злящихся, что он их не возвращает.

> Вопросы "как Бог сотворил мир", "как Бог терпит зло в мире" вторичны. Ответ на них зависит от первичного: "Зачем Бог сотворил мир?" Если Бог творил мир для счастья людей, для красоты, для чего угодно, — тогда Он был неправ, ошибся, промахнулся, ибо не стоит счастье, не стоит и грядущий небесный Иерусалим и Царство Божие всех страданий, которые есть в мире. Бог творит мир не "зачем", а "отчего": оттого, что не мог не творить, не мог внутренне, потому что Бог есть любовь, а любовь есть способность принимать иного, любовь есть потребность в ином не как в жертве, не как в игрушке, а как в равноправном, подобном тебе и одновременно обязательно отличном от тебя в чём-то самом существенном. Творение было добровольным ограничением Бога, самоограничением, и ответом на него, соучастием в творении, как мы теперь пониманием, может быть лишь ответное самоограничение, смирение человека.

> Свифт придумал мудрецов, которые решили обходиться без слов и общаться друг с другом посредством вещей. Каждый носил за спиной мешок и вынимал из него предмет, который хотел назвать. Достойная уважения попытка преодолеть принципиальную расплывчатость слова. Трагикомично не столько то, что всего потребного в разговоре в мешок не сложишь, сколько то, что у людей ослаблена способность видеть связи между вещами. Эта слабость прикидывается силой, ведь вместо одной-единственной правильной связи между молотком и молоком мы способны придумать миллион самых разных ассоциаций. Среди них будут мудрые и глупые, веселые и грустные, но правильная-то всё равно  - лишь одна.

> Конечно, у этих изобретателей была вечная нехватка. У Бога нехватки нет. Его язык – весь мир. Он общается с человеком, показывая ему мир: то одно происшествие, то другое, то один вид, то другой, то одного знакомого, то другого, то третьего. Преподобный Антоний говорил, что в отсутствие книг утешается творением, которое "всегда под рукой, когда хочу я прочитать словеса Божии" (Авва Евагрий, Слово о духовном делании, 91). Отсюда ощущение Промысла, изначально сопровождающее веру в Бога. Иногда это ощущение принимают за веру в то, что Бог отвечает за всё происходящее и тогда сходят с ума, ибо Бог не может отвечать за зло. А Бог лишь использует всё существующее, происходящее, всё, творимое нами в этом мире, природные катастрофы и законы природы, чтобы нечто нам выразить. Спички и извержения, молотки и молоко, короли и капуста, - "всё видимое нами" есть Его обращение к нам. Если мы не понимаем (или хотя бы не чувствуем) смысла этого обращения - жить тоскливее, чем когда мы видим в материальном предмете слово Hевидимого Бога.

*

> Творение создано так, чтобы возможно было Откровение. Свет и тьма, верх и низ, право и лево заложены в творение таким образом, чтобы возможен был язык, открывающий Бога. Разумеется, Творец лучше всяких специалистов по языку понимал невозможность действительно выразить Себя - Откровение есть описание не Бога, но жизни в Боге. Мы можем знать и выражать о Боге ровно столько, чтобы молиться Ему и творить любовь.

> Мы нуждаемся в откровении о творении. Как бы трезво ни глядели мы на мир, как бы ни познавали мир с микроскопом и скальпелем, подлинного мира мы не узнаем, ибо мир не такой, каким он должен быть. Бог внес в творение поправку на падшесть человека, низвел мир до уровня грехопадения, и потому о подлинном его состоянии мы узнаём лишь из Откровения, превосходящего наличную данность бытия.

> Техническая цивилизация создает виртуальную реальность - то есть, искусственное окружение, отличимое от настоящего лишь своей усеченностью. Например, голоса и музыка на магнитофонах уже воспроизводят подлинные звуки абсолютно точно - но носителя голоса нет и, даже если речь идет по телефону, создается ощущение ущербности. Но с точки зрения религиозного человека, весь мир  - искусственная реальность, ибо мир есть речь Творца, а Творца мы не видим.

> Библейский рассказ о творении имеет прямое отношение к нашей действительности. Причем, именно символическое, а не буквальное толкование помогает понять реальность этого рассказа. Мир сотворен за шесть дней - в седьмой день Бог "почил от всех дел Своих". Если понимать буквально, то прошло много миллиардов дней со времени творения. Но нет - сейчас всё еще продолжается седьмой день! Бог отдыхает, и это во многом объясняет, как стало возможно отпадение ангелов, да и наше собственное. Конечно, отдых Божий - работа и творчество неимоверные, поистине космического размаха, это отдых только с Его точки зрения - и с точки зрения нас, пользующихся этим отдыхом, чтобы отдохнуть самим - в грехе.

> Можно сказать, что Бог моложе каждого из нас - Ему неделя от роду. Но так же верно, что Бог старше всех нас вместе взятых, ибо Он был прежде всего существующего. Лучше же всего ничего не говорить о возрасте Бога: Он  - за пределами времени или, как это выражает богословие, "предвечен". Поэтому Церковь многократно запрещала изображать Бога-Отца в виде старца  - и многократно этот запрет нарушался, ибо велик соблазн ввести невидимое туда, куда оно войти не может. Бог - Творец всего, в том числе и времени. Поэтому о Нём нельзя сказать, что Он стар или молод  - так о художнике нельзя сказать, что он желт и зелен, хотя на палитре у него и на холсте есть и желтая, и зеленая краски. Более того, наше представление о времени не просто недостаточно, оно еще и дефектно, так же отличаясь от Божественного взгляда на время, как ломанная линия отличается от круга. Для нас время имеет начало и конец, это прямая от А до Б, это расстояние между причиной и следствием, намерением и целью. Бог же объемлет время, оно замкнуто в Боге, и вера открывает нам удивительный мир, в котором начало мира есть и его конец, причина есть и цель, намерение и следствие соединены.

> Наибольшего смысла исполнен, впрочем, не "взрослый", научный вопрос "как сотворен мир", а вопрос детский: "почему сотворен мир?" Мог ли Бог не творить ничего? И если сотворил, то зачем Ему это понадобилось? Ответ на этот вопрос есть ответ не только о Боге, но и о человеке. "Любят от счастия, а не для счастия" (Алексей Ухтомский). Мир творится тоже не для счастья и любви, а потому что счастье и любовь переполняют Бога и выплескиваются через край. Смысл человеческого существования, следовательно  - тоже любовь не "для", а "от", любовь от переизбытка, от радости, от бесконечного желания любить Бога и ближних.

> Любовь устремлена во вне и в себя разом. Внутри Троицы ни на мгновение не прекращается жизнь любви, совершенно недоступная нашему опыту - и в то же время любовь Божия бесконечно изливается на творение, на каждого человека. И люди способны одновременно любить друг друга и Бога, хотя логически невозможно быть сосредоточенным на двух столь разных целях как творение и Творец. Только мы в это не верим и не пытаемся исполнить то, что составляет саму суть творения и названо Спасителем главной заповедью. Мы либо смотрим на людей, либо смотрим на Бога, нам кажется, что нас не хватит и на ближних, и на Бога.

> "Творение удивительнее воскресения", - сказал Иоанн Златоуст. Воскресение не спасает нас от небытия - оно спасает нас от вечного загробного существования вне Бога, от бытия вне бытийственности, от неуничтожимости нашего ничтожества. То, что за гробом - страшно именно тем, что это не небытие, а мир, где могут присниться любые угодные нам сны. Небытие у каждого человека не впереди, а позади: мы пришли из небытия, лишенного всякого вкуса, не доброго и не злого, не жаркого и не холодного. Умереть - не самое страшное. Самое страшное  - не родиться, и смерть нас пугает, ибо похожа на признание рождения небывшим.

> Творение сотворено так, чтобы в нём заключалась возможность откровение о невидимом Боге. В человека вложено ощущение верха и низа, света и тьмы не для того, чтобы он успешно занимался спортом, а чтобы он мог говорить о Боге, как о свете, молиться, обращаясь не в никуда, а вверх.

> Творение окончено  - Бог отдыхает. Он не творит нового, Он "всего лишь" поддерживает мир внутри Себя, не давая ему сгнить. Но творение продолжается  - только теперь Бог творит не из ничего, а из душ человеческих, управляется не с одним космосом, а с миллиардами микрокосмов, не из небытия производит свет, а из мрака, грязи, холопства.

> Существование человеческое можно разграничить на безделье, работу нетворческую и творчество. Так обычно поступаем мы, а вот древние греки, хотя тоже прибегали к делению на три вида (число очень уж удобное), но безделья, труда несвободного и без фантазии вообще себе не представляли и говорили о деятельности практической, теоретической и творчестве. В творчестве им главным виделось не то, что нам; мощь, свободу, фантазию может проявить и практик (например, моряк или хирург) и теоретик (например, проповедник или музыкант) - и не имеет значения, бары они, рабы или свободные люди. Василий Великий - живший в IV столетии Святой Отец, мыслитель и учитель Церкви - в своих "Беседах" о творении мира говорил, что творчество отличается не столько собственной, внутренней свободой Творца, а тем, что создает творение  - нечто свободное само по себе, существующее "и по прекращении действия". В этом смысле Богу подобен не моряк, а тот, кто сделал его корабль, не музыкант, а композитор, не проповедник, а зодчий.

> "Хотя художника нет налицо, однако же искусства сии сами собою достаточно показывают художнический ум, и ты можешь удивляться домостроителю, кузнецу, ткачу, смотря на его произведение", - пишет св. Василий. После него в течение тысячи лет (да и сегодня) многие защитники Библии неустанно призывали людей задуматься и понять, что творение доказывает бытие Бога Творца как след ноги доказывает человека. Разумеется, уже Василию Великому отвечали, что Вселенная совершенно очевидно не имеет начала или конца  - а он, со свойственным Святым Отцам (увы, почти исключительно им одним) остроумием замечал, что окружность тоже безначальна и бесконечна, однако нарисовать ее можно, лишь уперев одну ножку циркуля в совершенно конкретную точку. Началом окружности ее центр не является - однако без этой точки не было бы круга, а без Бога - мира. Св. Василий, однако, не сказал: "Ты должен удивляться" - Бог никого ни к чему не обязывает, что обесценивает все попытки доказать бытие Творца. Можешь удивляться, а можешь пожать плечами и сказать: "Чушь".

> Для верующего человека постепенно величие Творца открывается именно не в количестве, а в качестве Его творения. Творения рук человеческих обязательно свидетельствуют о человеке, самые крохотные из них заставляют поверить в то, что кто-то написал на рисовом зернышке текст Евангелия, кто-то ударил топором старуху, кто-то построил небоскреб. Бог создал нечто абсолютно громадное и абсолютно не обязывающее предполагать наличие Создателя,  - подлинное величие, оказывается, есть величие веры и любви, которые не могут не быть свободными.