> Всеобщее призвание

> Логика наших рассуждений побуждает нас говорить не только о мучениках в прямом и буквальном смысле этого слова  - т. е. о тех, кто в гонениях принял смерть ради Христа, но и тайном, скрытом мученичестве монашествующих и духовников. Это неизбежно, ибо мученичество - всеохватное понятие и всеобщее призвание. Если "стать мучеником" означает "взять крест и нести его со Христом", причем взять добровольно и нести, соединяя свою боль со страданием Христовым и болью всего мира, значит, к мученичеству призван каждый христианин. Каждый из нас несет свой крест, и каждый в каком-то смысле мученик. Где мы умрем за Христа - на арене, в газовой камере или в концлагере,  - зависит, по большей части, от внешних, неподвластных нам обстоятельств и политических условий, в которых мы живем. Однако, примем ли мы этот крест изнутри, зависит только от нас.

> Христианская община очень рано открыла ценность "незримого мученичества". "Я каждый день умираю",  - пишет апостол Павел (1Кор 15,31). Мученичество, смерть за Христа - не отдаленная, "запредельная" возможность, но данность повседневного опыта. Св. Климент Александрийский, размышляя в III веке об "истинном гностике", подчеркивает, что он (т.е. гностик) призван к постоянному мученичеству: "Он должен стать мучеником в ночи, мучеником днем, мучеником в речах, в повседневных делах, в самом своем естестве"²⁵. Эту мысль продолжил Ориген в "Призывании к мученичеству". Юношей он стал свидетелем смерти своего отца, убитого в Александрии во время гонений на христиан в 202 году, и с тех пор пылко желал разделить его участь. Он стал вести аскетическую жизнь, которую считал подготовкой к будущему мученическому подвигу, и вместе с тем заменой мученичества, если его призвание всё же окажется иным. Он различал "явное" и "тайное" мученичество или мученичество совести (martyrdom of conscience).²⁶ Если первое - удел немногих, то ко второму призваны все.

> В середине того же века св. Киприан Карфагенский делает это различие более зримым. Он говорит о "красном и белом мученичестве". "Красное" - мученичество крови, пролитой во времена гонений, "белое"  - мученичество жертвенного сострадания и дел милосердия в мирные времена²⁷. Ирландские мистики пошли еще дальше. У них появляется идея "красного", "белого" и "зеленого" мученичества: "красное" - это пролитие крови во имя Христово, "белое" - отказ ради Христа от всего, что дорого, т.е. согласие на жизнь странника, паломника, добровольного изгнанника, "зеленое" мученичество означает "освобождение от дьявольских похотей постом и трудами", т.е. путь аскезы в повседневной жизни.²⁸

> Оригеново понятие "тайного мученичества" нашло воплощение в монашестве IV века. Около 311 г., во время гонений при императоре Максимине, "отец монашества" св. Антоний Великий оставляет пустыню и идет в Александрию, чтобы поддержать мучеников в их испытаниях, готовый и сам, если будет к тому призван, пострадать вместе с ними. Однако его призвание было иным, и потому, когда гонения закончились, он вернулся в пустыню и умножил аскетические подвиги, "каждый день терзаемый, подобно мученику, своей совестью", как пишет его биограф св. Афанасий²⁹. "Отдай кровь и прими Духа³⁰"  - говорили монахи первых веков. Дар Утешителя стяжается только "мученичеством совести", каждодневной смертью аскезы. "Отказаться от своеволия - всё равно, что пролить кровь",  - учит св. Варсануфий.³¹ Святость, как утверждает Евагрий Понтийский, требует внутреннего мученичества: "Не думай, что можешь стяжать добродетель без борьбы до пролития крови"³². Монашествующие становятся мучениками внутри "благополучного" христианского мира, не подвергающегося более гонениям извне.

> Однако аскетический путь тайного мученичества предназначен не только для монашествующих. Те, кто избрал семейную жизнь, тоже призваны к мученическому подвигу³³. Общность совместной жизни супругов и детей требует того самого отсечения своей воли, которое св. Варсануфий называл "пролитием крови". Взаимная любовь, ликующая и самозабвенная, вместе с тем не может не быть жертвенной. Такое представление о семье предельно четко выражено в православном таинстве венчания. Да, в молитвах говорится о радости, но это радость креста, "радость, ею же возрадовалась св. Елена, обретя крест". Кульминация таинства - коронование жениха и невесты венцами. Это венки победителей, предназначенные для тех, кто восторжествовал над греховными страстями, и вместе с тем - мученические венцы, ибо без внутреннего мученичества, без добровольного согласия страдать вместе с другим настоящего супружества быть не может. Недаром, когда нововенчанная пара трижды обходит алтарь, священник несет перед ней крест³⁴, а хор поет тропарь святым мученикам.

> Супруги, равно как и монашествующие, призваны к несению креста, мученичеству совести. То же относится и к людям бессемейным - не к тем, кто добровольно избрал путь девства, но к живущим в одиночестве потому, что им по разным причинам не удалось создать семью. В современном западном обществе таких людей становится всё больше; конечно же, немало их и в наших приходах. В православной традиции блестяще разработано богословие монашеской жизни; столь же глубоко осмыслены богословские измерения семьи, но у нас почти нет богословия безбрачия. Что же мы можем сказать людям, оказавшимся в этой ситуации?

> Во-первых, думается, мы могли бы помочь им понять, какой смысл приобретают для них те две черты мученичества, о которых шла речь выше - добровольное принятие и сопричастность. Живущие в безбрачии вовсе не были от рождения "предназначены" к бессемейной жизни; но только если они примут свою ситуацию, то, что поначалу казалось злом, может обернуться благом. В вынужденном одиночестве открываются безграничные возможности "бытия-для-других". Свобода от обременительных "уз", которой, как иногда кажется, наслаждается холостяк, может стать источником деятельного соучастия в жизни ближних, служения им. Чем больше у бессемейного человека друзей (причем это вовсе не обязательно должна быть "светская жизнь"), чем усердней он молится о других, тем вероятней, что он, подобно Цицерону, nunquam minus solus, quam cum solus - не одинок, даже когда остается один. Иногда это невероятно трудно, но всё сколько-нибудь стоящее дается только страданиями. "Без скорбей не будет и спасения"³⁵, - учит св. Серафим Саровский. О том же читаем и у св. Феофана Затворника: "Душа, не испытанная скорбями, ни на что не годна".³⁶

> Конечно, мученичество крови несопоставимо ни с чем. В гонениях жертва приносится единожды и навсегда. Мученик совести - будь то монашествующий, живущий в безбрачии или браке - призван жертвовать собой пожизненно, каждый день, снова и снова; от него требуется не одна большая жертва, а бесчисленное множество малых. По слову Мефодия Олимпийского, девственность - тоже мученичество, но не одномоментное, а "растянувшееся на целую жизнь"³⁷. "Двигать свой крест" предписано каждый день (ср. Лк 9,23).

> Такая перспектива может показаться довольно мрачной. Но не будем забывать, что каждодневная смерть - это и каждодневное воскресение. Что-то во мне умирает, и в ту же минуту что-то рождается. Как пишет апостол Павел, "нас почитают умершими, но вот мы живы... нас огорчают, а мы всегда радуемся" (2Кор 6,9-10).

> Радость в скорби

> И вот мы приблизились к заключению. Мученик - свидетель не только крестной смерти, но воскресения. Мученичество нередко сопряжено с невыносимыми телесными и душевными страданиями, но страдания мученика - это скорбь, творящая радость и в других, и в нём самом. В свидетельствах постоянно подчеркивается, что мученик не боится смерти, но ждет ее и с готовностью принимает. Узнав о том, что его приговорили к сожжению живым, святитель Поликарп сказал проконсулу: "Что же ты медлишь? Делай, что задумал"³⁸, и был, как явствует из жития, "исполнен мужества и радости, и лицо его было исполнено благодати". Новомученик св. Николай Огородник, идя на смерть, был, "словно идущий на брак"³⁹, а когда вели на казнь св. Иордана Трапезундского, он "радостно бежал по улицам, как жаждущая лань, что стремится к потокам воды".⁴⁰

> Не зря многие песнопения в честь мучеников Церковь начинает словом "Радуйтесь!"