Тема выпуска:
Православный календарь: День всех святых

В конце выпуска – форма для выражения Вашей его оценки и мнений.

> ДЕНЬ ВСЕХ ЛЮДЕЙ

> Праздник всех святых <...> есть и праздник всех грешников. В праздники Господни, как бы ни согревал Спаситель наше сердце, всё же поскрипывает человек: легко бремя Евангелия, но и его нам тяжело нести. Рождество и Пасха, Вознесение и Преображение - чем больше становятся событиями нашей личной, внутренней жизни, чем более освящают душу, тем более высвечивают её грязь и несовершенство. Хорошо и благочестиво почитать какого-либо великого святого, особенно интересуясь подробностями его жизни. Внимание к святому есть внимание к человеку. Пока мы рассматриваем благостный образ, святой кажется нам человеком из другого мира, у которого и жесты какие-то особо изящные, и взгляды ангельские. Но чем больше мы знаем о святом, тем лучше понимаем, что они из того же теста, что и мы, грешные, а значит, и у нас есть шанс. Только и такое почитание святых может не вдохновлять, а повергать в уныние, ибо напоминает: тесто одно, да выпечка разная. Обидно: вроде бы всё то же самое. Но сколько же в жизни мгновений, когда святой повернул направо, а я - налево. И вот сюрприз: "Привет, Виргилий!" - "Тоже мне, Данте нашелся! Пошли, сковородка уже шкворчит!"

> День Всех святых дарит особое знание о святых, особый оттенок надежды, особое вдохновение, - если, конечно, мы зримо попытаемся представить себе, насколько же все святые разные. Призвания святых повторяются, люди не повторяются никогда. Грехи у святых совпадают, личности не совпадают никогда. Недостатки Карла Великого (почитавшегося святым на Западе вообще и в наши дни в Ахене) есть в точности недостатки Константина Великого (почитавшегося и почитаемого по сей день на Востоке), Димитрия Донского, Людовика Святого. Как императоры и князья они одинаковы, как святые - разные. Лев Толстой крупно ошибся: это все несчастливые семьи живут одинаково, а счастливые все разные. Грешники все одинаковы, святые все разные.

> Разнообразие святых воспринимается с трудом. Нам трудно любить, трудно видеть и помнить уникальность каждого, поэтому мы склонны объединять людей в группы и говорить не о разнообразии святых, а о разнообразии типов святости. Конечно, святых тысячи, а типы святости можно на пальцах пересчитать. Мученики и исповедники, епископы, апостолы и равноапостольные, монашествующие, правители и юродивые. Вот почти и всё. За этим "почти" таится величайшее разнообразие. Не случайно по мере проповеди Евангелия в мире, по мере того, как вера в Бога помогала познавать человека, росло в Церкви требование больше включать в число святых мирян, больше включать женщин. Подобные требование разумны, насколько они излечивают христианство от гордыни духовенства и мужчин. Но дальше они никуда не ведут. Ибо сказать "мирянин", "женщина" означает почти ничего не сказать. Мы даже при самом поверхностном знакомстве стараемся узнать друг о друге больше, чем то, какого мы пола и имеем ли право совершать Евхаристию.

> Благодать, открывающая человеку Бога, открывает и человека. Поэтому благодатна та избыточная любознательность, которая сопровождает всю историю Церкви и проявляется в постоянной жажде знать о новых и новых святых, знать всё больше и всё точнее о святых. На первый взгляд, появление праздника всех святых связано с постепенной централизацией церковного управления, когда постепенно перечни святых, святцы отдельных общин и поместных церквей соединялись вместе. Но это механический процесс, и тут можно было бы ограничиться набором имен и титулов. На практике же христиане всё время старались и стараются узнать побольше о святых других стран, других эпох. Это проявление инстинкта веры, главного, что отличает человека от животного, того инстинкта, который влечет человека к Богу, превращая типовое, стандартное биологическое существо в уникальную личность.

> На Востоке праздник всех святых со временем стал подвижным. В той же Сирии уже в 411 г. день "всех мучеников" праздновали в пятницу Пасхальной недели, и этот обычай сохранился у несториан и католиков халдейского обряда. В Русской Церкви утвердился византийский обычай: день всех святых соединен с первым воскресением после Пятидесятницы. Почему, понятно: святость есть плод Духа. В древней Ирландии, церковные обычаи которой влияли на всю Европу через ирландских миссионеров, день всех мучеников отмечали 17 апреля, а всех святых 20-го. Но уже к VIII веку верх взяла другая, британская традиция: всем святым посвятили первый день нового года, которым тогда считали 1 ноября. Папа Григорий IV (827-844) и установил праздник "Всех святых", но перенес его, однако, на 1 ноября (видимо, под влиянием английского обычая; в Англии тогда новый год считали с 1 ноября, и в Англии и началось почитание Всех святых). <....> В конце IX в. праздник Всех святых отмечался уже всюду на Западе. <.....>

> На Западе праздник Всех Святых соединился с молитвой обо всех усопших. Соединение настолько логичное, что можно было бы удивляться, почему оно не состоялось на Востоке. Но ведь и соединение праздника святым с Пятидесятницей тоже настолько логично, что можно удивляться, что на Западе оно исчезло. Дело не в злокозненности Запада и не в тупости Востока, а в том, что логических связей между различными догматами, богословскими идеями, праздниками, событиями бесконечно много. Все эти связи не реализовать, нужно выбирать, а сделав выбор, не нужно думать, что он единственный и лучше прочих. Он лучший только для сделавшего выбор.

> Соединение молитвы святым с молитвой о всех усопших есть следующий шаг в самопознании христиан. Первый был, когда святых стали почитать особо (вплоть до канонизации как формального акта), не почитая себя святыми. На чужой взгляд, совершилось непоправимое разделение верующих на святых и грешных. Но надежда, но ощущение Евангелия как благой вести не ушло, и разделение было преодолено именно в молитве об усопших. Такая молитва есть молитва о пребывающих в раю. То, что мы молимся о "всех" умерших есть показатель надежды нашей на то, что все пребывают в раю - да-да, и Иуда. Молиться о тех, кто в аду, не бессмысленно, но бесполезно, ибо в аду, по определению, те, кто не хочет, чтобы о них молились, кто воспротивится всякой попытке перетащить их от смерти в жизнь. Кто в аду - нам не дано знать, и потому мы молимся об упокоении всех душ, мы молимся обо всех, как о могущих быть святыми, могущих быть спасенными.

> Об усопших молится тот, кто понял о себе, что святость в душ`е есть и что она прорастает, но что прорастание ее не в мгновение ока совершается. Об упокоении усопших молится тот, кто понял о себе, что возрастание в Боге всегда соединено с нашим согласием на исцеление, на выздоровление через очищение, ампутацию, приращение, восстановление, - все процессы далеко не всегда приятные, часто мучительные. Очищение начинается на земле, вечная жизнь начинается на земле - следовательно, и в раю продолжаются.

<....>

> Поминать усопших начали уже в раннее средневековье. В бенедиктинских монастырях в конце Х в. возник обычай ежегодно праздновать день Памяти усопших благодетелей и друзей монастыря. Св. аббат Одило Клюнийский (994-1048) узаконил поминовение усопших для всех своих монастырей. Под влиянием Клюнийской реформы этот обычай очень скоро распространился. <.....>

<...>

> Вряд ли было случайным совпадением то, что празднование Всем Святым (а значит, отчетливое сознание того, что не все христиане - святые) началось тогда, когда, действительно, христиан стало до неприличия много, точнее, когда христианами стали - или были объявлены - практически все жители Римской империи, то есть, в IV веке. Возник праздник на Востоке по той же причине - в Западной Римской империи огромное большинство населения составляли "варвары", считавшиеся нехристями (они приняли христианство от ариан), и там легче было думать о всех христианах как о святых здесь и сейчас, противостоящих мрачной бесовщине ереси и неверия.

> С VI столетия, когда Запад христианского мира тоже в основной массе стал думать о себе как о сплошь христианском, и в нём появилось празднование Всем Святым. Так самомнение уравновешивалось верой в то, что святые - на небесах, что им нужно особенно молиться, особенно их почитать, а мы, на земле, хоть и называемся святыми, но уж, конечно, не совсем в том смысле (потом и вообще перестали относиться к себе слова Евангелия о святости, а потом и читать-то Евангелие стали реже). Можно сказать (как это делают некоторые некоторые ревнители апостольской чистоты), что тем самым нарушилась логика христиан первых трех веков: все христиане - народ избранный, все христиане - святые. Однако, думается, приток в Церковь формальных или, лучше сказать, явно не святых христиан просто помог понять то, что христиане всё равно рано или поздно поняли бы, даже если бы оставались гонимыми подпольщиками: все святые - христиане, но не все христиане - святые. Более того, христианин, который уверен в том, что он святой (всё равно, поминает ли он при этом милость Божию или наивно уверен в силе обряда) - уже не свят, ибо не смиренен. Но не смиренен <и> тот, кто оставил надежды на святость, ибо святость есть дар Божий и стремиться к Богу означает стремиться к святости.

---

Проповеди митр. Антония (Блума) на День всех святых: 1968 г.; 1989 г.;
"День всех Святых, который мы празднуем после сошествия Святого Духа на апостолов ...";
"Сегодня мы празднуем память всех святых, всех тех, которые услышали слово Христово..."

Рекомендую: ежедневная рассылка "Мысли о вере и Церкви"

Проект "Христианское просвещение" нyждается в вашей поддержке!