Благодать Господа Иисуса Христа, любовь Бога Отца и общение Святого Духа да будет с вами! | ||||||||||||
Тема
выпуска: Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 примерно равные части. | ||||||||||||
Выделение жирным шрифром сделано редактором рассылки. > В средневековье обозначилось и еще одно примечательное явление клерикализация церковной жизни как искусственное разделение единого Тела Христова. Она распространилась в том числе и на важнейшие церковные таинства исповедь и причащение, в отношении к которым духовенство и миряне были поставлены в неравные условия. Одновременно с этим все более утверждается изобразительный символизм в богослужебной жизни. О. Александр, довольно много писавший на эту тему,(19) в дневниках скорее выступает как обличитель этой пустоты и условности, как символизма, так и законничества современного церковного быта, и прирученности паствы к этому духу. Например, в одном месте дневников он признается в "мучительной нелюбви исповедовать". Здесь может найтись возражение: а разве это не основное дело пастыря общаться с людьми, их утешать, врачевать их души? Один из доброжелательных критиков о. Александра по его "Дневникам" посчитал, что "Тот, кто прочитает только его дневник, увидит в нём "христианина-писателя" и "христианина-читателя", "христианина-отца" и "христианина-сына", "христианина-путешественника", "христианина-собеседника", но меньше всего "христианина-пастыря". Как богослов о. Александр был богословом радости жизни во Христе и в Церкви. В "Дневниках" он предстает чаще всего раздраженным, и это раздражение возникает не только и не столько от необходимости заседать во всевозможных советах, присутствовать на собраниях и конференциях, но прежде всего от исповедующихся ему людей. Согласитесь, что для священника это несколько странно. Я догадываюсь о том грузе, от которого изнемогают священники, обязанные утешать, облегчать тяготы приходящим к ним, как в духовную лечебницу, людям. С какими только мелочами, пустяками и глупостями не лезем мы к священнику, обязанному заменять нам и Фрейда, и парторга. Знаю, как многие священнослужители, прочитав "Дневники" о. Александра, по-новому увидели трудность и драматизм своей "профессиональной" жизни, описанный столь авторитетным в этой среде человеком. И всё же не могу отделаться от впечатления, что по крайней мере в последнее десятилетие его жизни о. Александру уже не очень нужны были люди, приходившие к нему со своими грехами и поисками истины".(20) > Вот и хотелось бы также затронуть этот пастырский аспект, его присутствие или отсутствие в дневниках о. Александра. Думается, что представления о пастырстве как таковом и требования к пастырям в истории Церкви менялись на протяжении всех 2000 лет, как менялись самые формы церковной жизни. Но основная задача пастырства была и остается неизменной благовестие о Христе как едином и общем для всех Пастыреначальнике, о Слове жизни, о той жизни, которая была у Отца и явилась нам (1Ин.1,2). Справился ли с этой главной задачей о. Александр? Тот, кто читал его многочисленные книги и статьи, без колебаний ответит утвердительно справился неизмеримо более, чем кто-либо другой в минувшем ХХ веке. Были ли у него какие-то промахи по жизни, недостатки, которые в иных случаях мог восполнить другой служитель Церкви и дать нечто то, что не мог дать о. Александр в личном общении? Разумеется, могли быть кто же в этой жизни несет в себе совершенство Христово!? Все мы разные, священники, и все мы можем быть нужны по-своему: "Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу: одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания...; иному вера...; иному дары исцелений...; иному чудотворения, иному пророчество" и т.д. (1Кор.12,4-10) О. Александр не был тем старцем, во всяком случае, на которых у нас в России пошел с некоторых пор неизменно высокий спрос, что отнюдь не всегда свидетельствует об уместности такого спроса и благополучии духовной жизни в русской Церкви в целом. И уж тем более никто даже из настоящих старцев отнюдь не обязан заменять вопрошающему "и Фрейда, и парторга", по остроумному замечанию автора рецензии... Вот что, кстати, пишет по этому поводу сам о. Александр:
> И эта запись из эмигрантского далёка воистину оказалась пророческой прежде всего в пастырском ключе для сегодняшней жизни РПЦ: 25 лет спустя Священный Синод вынужден был издать специальное постановление о т.наз. "младостарчестве". Которое является отнюдь не досадной случайностью в теперешней церковной жизни, а неизбежной закономерностью, вытекающей из общей сложившейся практики и внутрицерковных отношений, и проведения самой исповеди, и распространения соответствующей литературы монашеского уклона с многочисленными рекомендациями, зачастую совершенно оторванными от реальных возможностей живущих и трудящихся в условиях модернизированного общества конца ХХ начала XXI вв. Что опять-таки является очередным худшим рецидивом "нового средневековья", куда худшим по сравнению со средневековьем старым, поскольку тогда-то всё-таки были настоящие старцы, продолжавшие и развивавшие отеческое предание в духе, а не по букве, а сейчас господствует всё больше подражательный буквализм. > Разумеется, те самые частные разговоры и тяжесть от них, о чем пишет о. Александр, касаются отнюдь не новоначальных, не вопрошающих и ищущих истину, которым просто необходимо, по замечанию ап. Петра, "дать ответ с кротостью и благоговением" (1Пет.3,15). Повседневный опыт общения многих священников с приходящими в храм свидетельствует чаще всего об обратном: люди, уже выбравшие тот или иной храм и священника в нем, подходят на исповедь обычно 1) либо в силу их привычки, приученности к заведенному порядку пройти непременно исповедь перед каждым причащением Святых Тайн, получив допуск-"благословение" на причастие, а чтобы получить такой допуск, надо непременно что-нибудь "сказать", в чем-нибудь "покаяться", даже если и не всегда находится, что говорить; 2) либо из потребности общения со священником, которого часто в самом деле по многим разным причинам у людей не хватает, а заодно и решается проблема п.1, хотя собственно к таинству покаяния это может не иметь ни малейшего отношения; 3) либо в силу постигшей скорби, несчастья, и желанием душевного участия в нем, поддержки и доброго слова священника; 4) также нередко из-за возникающей психологической привязанности к своему духовнику, влюбленности в него, что иногда может принимать угрожающие формы духовной наркомании, при которой человек заодно стремится избавиться от своего груза проблем, которые призван решать он и только он сам, перелагая их на священника под предлогом его большей духовности и опытности (пишущему эти строки пришлось испытать в свое время весьма сильные искушения в этом плане); 5) также по связанному с написанным выше исканию послушаний и вручения своей воли воле избранного духовника ("старца"), чаще всего под впечатлением от прочтения соответствующей литературы особого жанра, и недостатке или даже полном отсутствии здравого смысла с рассуждением как у ищущего таких послушаний, так и у соглашающегося на этого духовного лица. Ко всему перечисленному можно также добавить, что исповедь как таинство, предполагающее разрешение властью, данной епископам и пресвитерам от апостолов (см. Ин.20,23), и исповедь по типу монастырского откровения помыслов совершенно различные действия. Принимать помыслы у новоначальных монахов или послушников в древности мог простой опытный монах, не имевший священного сана. Наоборот, далеко не каждый священник, тем более молодой и неопытный, может принимать такие помыслы и дать на них должный и полезный духовный совет. Исходя из этого, практика грекоязычных поместных церквей, с регулярным причащением прихожан и исповедью их преимущественно Великим постом, а также специально назначаемыми духовниками из опытных священников, видится куда более уместной и приближенной к реальности, да так и было изначально в древней Церкви. > Разумеется, автоматически и быстро заменить сложившуюся ситуацию невозможно. Тем более что есть еще один момент приходских исповедей как пастырской беседы с только что переступившими порог храма и как своеобразного фильтра для тех, кто пока еще не представляет всю важность и величие таинства Причащения, к которому все-таки нужно подходить с внутренней подготовкой. Чаще всего именно такая беседа может оказаться решающей для таких людей, приходящих, как правило, по большим праздникам, и в первую очередь на Рождество и Пасху. Однако как раз в подобных случаях, увы, у священников чаще всего нет ни времени, ни сил с ними беседовать в первую очередь из-за многочисленных исповедающихся среди более-менее воцерковленных, "приученных" и даже просто запуганных тем, что, не дай Бог, если какой-нибудь помысл или внутреннее недолжное состояние души останется неисповеданным... И здесь слова Шмемана, вся его внутренняя усталость и неудовлетворенность по этому поводу остается для нас более, чем актуальной и злободневной. В этом плане общая исповедь с проповедью могла бы быть куда более действенной и полезной, как, например, в этом признается другой наш замечательный священник, современник о. Александра, о. Сергий Желудков:
> Ну и, наконец, по поводу возможного духа протестантизма в дневниках прот. Александра, в котором его наверняка поспешат упрекнуть многие... Вероятно, у читателей, всерьез болеющих за дальнейшую судьбу русского православия, это может вызвать некоторые опасения. Однако стоит задуматься, почему протестантизм, попущенный Богом вот уже в течение 500 последних лет, нисколько не ослабевает как явление в целом. И кто в этом более ответствен сами ли протестанты, что-то недопонявшие и непринявшие из вероучений Католической или Православной Церкви, или же сами те, кто в них остался? По воспоминаниям одного замечательного, но малоизвестного миссионера начала ХХ в., архим. Спиридона (Кислякова), беседовавшего как-то раз с одним заключенным Читинской тюрьмы, ушедшим из православия в протестантизм и обратившимся вновь под воздействием проповеди и личного обаяния о. Спиридона, тот заметил ему с откровенной прямотой:
> И с этим же почти слово в слово согласен и о. Сергий Желудков:
> В этом смысле здоровый и пророческий протестантизм внутри православия и о. Александра Шмемана, и о. Сергия Желудкова видится вполне уместным не как революционное или модернистское ниспровержение существующей бытовой церковности, а как размышление о ней и обличение ее.(25) Такой подход как раз и может предохранить от дальнейшего распространения средневекового влияния в его худшем плане, непросветленном и непреображенном, которое должно быть преодолено. Тем более, что и вне Православия протестанты нет-нет, да и корректировали нас в последние века по промыслу Божию, то подталкивая к большему и добросовестному изучению Писания, то заставляя задуматься о собственной миссии в секуляризованном мире. Сама же личность о. Александра не может быть уложена в какие-то определенные оценочные рамки и классификации. Как он сам признавался, с разными типами людей он чувствовал и вел себя совершенно различным образом: "Выходит так (и так было с тех пор, что я себя помню), что во всем том, что я люблю, считаю своим и с чем себя так или иначе отождествляю религия, Церковь, тот мир, к которому я принадлежу по рождению, воспитанию, вкусам и убеждениям, я остро вижу их неправду и их недостатки. В том же, что я не люблю и от чего отталкиваюсь, "левизна" во всех ее проявлениях, я вижу его правду, пускай даже и относительную. "Внутри" религии я ощущаю себя радикальным contestataire (т.е. спорщиком фр.). Но с contestataire'ами я чувствую себя консерватором и традиционалистом".(26) > Можем ли мы найти в дневниковых записях о. Александра конкретные соображения по выходу из современного вероучительного и миссионерского кризиса, в котором находится Православие? Шмеман скорее размышляет и ставит вопросы, нежели отвечает на них. Тем не менее, он делает некоторые акценты, на которые важно обратить особенное внимание. > Первое: Церковь живет не сама по себе, не собою, а Царством, завещанным Христом ("и Я завещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство" Лк. 22, 29); она есть таинство Царства. То есть устремленность ее скорее в будущее, нежели в прошлое. "Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего" (Евр.13,14). Вместо этого мы наблюдаем обращенность в прошлое и уход в иллюзорность, или, по выражению самого о. Александра, в "редукции" византийскую, старообрядческую, бытовую и т.д.(27) > Второе: в центре нашей веры должен стоять Христос и только Он; Он судья, прежде всего над религией, над церковностью. И Он есть единственный кризис для нас благой и спасительный (греческое слово "кризис" означает просто "суд"). Об этом особенно проникновенно изложено в пространной записи от 8 декабря 1975 г.: ритм падшего мира Закон; им общество ограждает себя от хаоса, созданного грехом. Но Закон всегда относителен, и рано или поздно он вызывает желание преодолеть самого себя. Тогда возникают силы, желающие разрушить ограду Закона во имя того, что выше него наступает кризис. Однако силы эти по причине падшего состояния человечества оказываются более разрушительными, чем созидательными. Тогда на смену старому закону неизбежно приходит новый, но с все тем же повторением старого... Выхода из этого замкнутого круга нет, и тем самым Закон раскрывает правду о падшем состоянии человека и общества. Кризис же выражает правду искания и жажды свободы, но часто приводит к иллюзорной свободе и ее отрицанию, и в этом есть ложь всех революций в истории. Только во Христе можно найти примирение между Законом и Революцией, в исполнении того и другого. В Нём же и выход ввысь из этого самого ритма.(28) Опасность, как подчеркивает многократно Шмеман, "полюбить Церковь как бы помимо Христа. Этой любви больше, чем думают. Но Церковь это только Христос, Его жизнь и Его дар. Искать в Церкви чего-либо кроме Христа (а это значит опять искать себя и своего) неизбежно "впасть в прелесть", в извращение и в пределе в саморазрушение".(29) > Третье: проблема идеологии и авторитета в Церкви. О Александр противопоставляет им красоту живой окружающей жизни и умение найти с благодарением и принятием отблески божественной премудрости везде, в природе, смене времен года, человеческой творческой активности (искусстве) и даже в нью-йоркских небоскребах из стекла и бетона. "Удивительная красота ранней весны. Хороший вечер, милые люди. Все зло от "идеологий", от идеологизма. Цель и критерий власти: "общее благо", и только. Но оно как раз не "идеологично".(30) Идеологии порождают идолов и сами становятся умственными идолами. Религия без веры вырождается в идолопоклонство, в абсолютизацию формы и обряда, точно так же, как вера без религии превращается в идеологию и ведет туда же. "Церковность" и даже сама Церковь в ее более высоком и сакраментальном значении рискует превратиться в одного из таких идолов, о чём о. Александр писал еще 40 лет назад в докладе "Авторитет и свобода в Церкви", что потом стало одной из важных тем его дневниковых размышлений:
> Четвертое неумение многих современных православных радоваться или сознательный отказ от радости, в чём опять проявляется ложная, фальшивая религиозность. Нельзя знать Бога таким, каким Он нам открылся во Христе, и при этом не радоваться, невозможно ходить перед Ним постоянно в страхе и печали, хотя печаль и бывает неизбежной спутницей нашей жизни. Естественное состояние христианина, по святым отцам, радостопечалие, которое как раз весьма характерно для дневниковых размышлений о. Александра. Религия страха, ложного смирения, вины может быть свойственна рабскому состоянию души на начальных этапах, из которого необходимо вырастать в достоинство друзей и сынов Божиих. "Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе спасает. Чувство вины, морализм не "освобождают" от мира и его соблазнов. Радость основа свободы, в которой мы призваны стоять (Гал.5,1). Где, как, когда извратилась, замутилась эта "тональность" христианства или, лучше сказать, где, как и почему стали христиане "глохнуть" к ней? Как, когда и почему вместо того, чтобы отпускать измученных на свободу, Церковь стала садистически их запугивать и стращать?"(32)
> Значение вышедших в свет дневников о. Александра не только в том, что он затронул множество вышеупомянутых болезненных моментов современного церковного быта. Перед нами предстает не столько богослов, пастырь, ученый или проповедник, каким был в одном лице вне всякого сомнения о. Александр, но прежде всего просто христианин, взыскующий Царства Божия и в то же время размышляющий, сомневающийся, пытающийся хотя бы для себя додумать возникшие недоумения с искренностью и до конца, перед Богом и самим собой. Это очень важно для духовной жизни вообще для каждого из нас. Возросшие в условиях этого критикуемого Шмеманом церковного "заедающего" быта, мы часто боимся вообще каких-либо сомнений, в чем угодно; боимся жить собственным опытом и быть самими собой. И скорее предпочитаем уходить от острых вопросов и проблем, которые ставит перед нами сама жизнь, нежели отвечать на них. Но далеко не всегда сомнение грех или неуместное чувство. Нередко оно может быть очистительным и приводить на новую ступень веры. Главное здесь ориентация самой воли человека; важно то, ради чего человек сомневается и куда, к чему он устремлен. Яркие примеры сомневавшихся людей в Священном Писании многострадальный Иов или апостол Фома, и их сомнения не только не были отвергнуты, но были вознаграждены. И наоборот, при всех правильно построенных научно-богословских трудах и внешнем традиционализме их авторов, ставящих задачу хранить "чистое Православие" и бороться против "модернизма", внутренне таких охранителей вполне могут подтачивать многие сомнения, от которых они пытаются укрыться в полемике или в различных уходах от реальности, тех же "редукциях", по выражению о. Александра, и в этом они в точности могут повторять доводы друзей Иова. Когда человек уверен в главном, "едином на потребу", у него как раз преобладает мирное состояние души, чуждое каких-либо споров или полемических опровержений. И именно при этом мирном состоянии духа только и остается возможной христианская миссия в разуверившемся мире, но никак не в духе голого отрицания окружающей цивилизации или гордо-смиренного самопревозношения над ней. Избавиться от этой тонкой, но незаметно разъедающей душу фальши как раз может помочь прочтение тома дневников о. Александра, если сам читающий захочет уразуметь поставленные в книге проблемы. И в этом, несомненно, целительное и освобождающее воздействие этой книги.
| ||||||||||||
Здесь вы можете оценить прочитанный выпуск рассылки. Заранее благодарен всем, принявшим участие. Голосование почтой: ? 0 1 2 3 4 5 нажмите на ссылку, соответствующую выбранной Вами оценке (значение оценок см. в форме выше), и отправьте письмо! (В теле письма можно оставить Ваши комментарии.) | ||||||||||||
www.messia.ru/r2/3/es09_121.htm |
Желаю всяческих успехов! | |
редактор-составитель рассылки | |
Александр Поляков, священник* | |
(запасной адрес: alrpol0@gmail.com) |
<= предш. выпуск серии | ||||