=рассылка *Христианское просвещение*=

Благодать Господа Иисуса Христа, любовь Бога Отца и общение Святого Духа да будет с вами!

Тема выпуска:
Проблемы современного православия в отражении "Дневников" свящ. Александра Шмемана (2)

Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 примерно равные части.

Автор: свящ. Филипп Парфенов (pretre-philippe)

Название статьи: "На нас надвигается новое средневековье..." Размышления над "Дневниками" прот. А.Шмемана

Опубликовано:
журнал"Континент", N132, 2007;
kiev-orthodox.org/site/churchlife/1486/;
pretre-philippe.livejournal.com/23080.html

 
серия "христиансто в современном мире"
     
 (3290 слов)

Выделение жирным шрифром сделано редактором рассылки.


> В средневековье обозначилось и еще одно примечательное явление – клерикализация церковной жизни как искусственное разделение единого Тела Христова. Она распространилась в том числе и на важнейшие церковные таинства – исповедь и причащение, в отношении к которым духовенство и миряне были поставлены в неравные условия. Одновременно с этим все более утверждается изобразительный символизм в богослужебной жизни. О. Александр, довольно много писавший на эту тему,(19) в дневниках скорее выступает как обличитель этой пустоты и условности, как символизма, так и законничества современного церковного быта, и прирученности паствы к этому духу. Например, в одном месте дневников он признается в "мучительной нелюбви исповедовать". Здесь может найтись возражение: а разве это не основное дело пастыря – общаться с людьми, их утешать, врачевать их души? Один из доброжелательных критиков о. Александра по его "Дневникам" посчитал, что "Тот, кто прочитает только его дневник, увидит в нём "христианина-писателя" и "христианина-читателя", "христианина-отца" и "христианина-сына", "христианина-путешественника", "христианина-собеседника", но меньше всего "христианина-пастыря". Как богослов о. Александр был богословом радости жизни во Христе и в Церкви. В "Дневниках" он предстает чаще всего раздраженным, и это раздражение возникает не только и не столько от необходимости заседать во всевозможных советах, присутствовать на собраниях и конференциях, но прежде всего от исповедующихся ему людей. Согласитесь, что для священника это несколько странно. Я догадываюсь о том грузе, от которого изнемогают священники, обязанные утешать, облегчать тяготы приходящим к ним, как в духовную лечебницу, людям. С какими только мелочами, пустяками и глупостями не лезем мы к священнику, обязанному заменять нам и Фрейда, и парторга. Знаю, как многие священнослужители, прочитав "Дневники" о. Александра, по-новому увидели трудность и драматизм своей "профессиональной" жизни, описанный столь авторитетным в этой среде человеком. И всё же не могу отделаться от впечатления, что по крайней мере в последнее десятилетие его жизни о. Александру уже не очень нужны были люди, приходившие к нему со своими грехами и поисками истины".(20)

> Вот и хотелось бы также затронуть этот пастырский аспект, его присутствие или отсутствие в дневниках о. Александра. Думается, что представления о пастырстве как таковом и требования к пастырям в истории Церкви менялись на протяжении всех 2000 лет, как менялись самые формы церковной жизни. Но основная задача пастырства была и остается неизменной – благовестие о Христе как едином и общем для всех Пастыреначальнике, о Слове жизни, о той жизни, которая была у Отца и явилась нам (1Ин.1,2). Справился ли с этой главной задачей о. Александр? Тот, кто читал его многочисленные книги и статьи, без колебаний ответит утвердительно – справился неизмеримо более, чем кто-либо другой в минувшем ХХ веке. Были ли у него какие-то промахи по жизни, недостатки, которые в иных случаях мог восполнить другой служитель Церкви и дать нечто то, что не мог дать о. Александр в личном общении? Разумеется, могли быть – кто же в этой жизни несет в себе совершенство Христово!? Все мы разные, священники, и все мы можем быть нужны по-своему: "Дары различны, но Дух один и тот же; и служения различны, а Господь один и тот же; и действия различны, а Бог один и тот же, производящий все во всех. Но каждому дается проявление Духа на пользу: одному дается Духом слово мудрости, другому слово знания...; иному вера...; иному дары исцелений...; иному чудотворения, иному пророчество" и т.д. (1Кор.12,4-10) О. Александр не был тем старцем, во всяком случае, на которых у нас в России пошел с некоторых пор неизменно высокий спрос, что отнюдь не всегда свидетельствует об уместности такого спроса и благополучии духовной жизни в русской Церкви в целом. И уж тем более никто даже из настоящих старцев отнюдь не обязан заменять вопрошающему "и Фрейда, и парторга", по остроумному замечанию автора рецензии... Вот что, кстати, пишет по этому поводу сам о. Александр:

> "Опасен псевдостарец, столь расплодившийся в наши дни и сущность которого в духовном властолюбии. На это псевдостарчество толкает сама система, делающая из каждого священника "духовника" и маленького "старца". В Православной Церкви почти уже нет монахов, которые бы не считали своим священным долгом через два года после пострига писать трактаты об Иисусовой молитве, о духовности и об аскетизме .... Нет и священников, которые бы не считали себя способным в пять минут разрешить все проблемы и наставить на путь истинный... Лично я вообще отменил бы частную исповедь, кроме того случая, когда человек совершил очевидный и конкретный грех и исповедует его, а не свои настроения, сомнения, уныния и искушения. А что же делать со всеми этими обычными "состояниями"? Я убежден, что подлинная проповедь есть всегда (о чём бы она ни была) одновременно и ответ на них, и их исцеление. Ибо она всегда есть проповедь о Христе, а всё это "снимается" только Христом, знанием о Нём, встречей с Ним, послушанием Ему, любовью к Нему"(21) (курсив мой – свящ. Ф.).

> И эта запись из эмигрантского далёка воистину оказалась пророческой прежде всего в пастырском ключе для сегодняшней жизни РПЦ: 25 лет спустя Священный Синод вынужден был издать специальное постановление о т.наз. "младостарчестве". Которое является отнюдь не досадной случайностью в теперешней церковной жизни, а неизбежной закономерностью, вытекающей из общей сложившейся практики и внутрицерковных отношений, и проведения самой исповеди, и распространения соответствующей литературы монашеского уклона с многочисленными рекомендациями, зачастую совершенно оторванными от реальных возможностей живущих и трудящихся в условиях модернизированного общества конца ХХ – начала XXI вв. Что опять-таки является очередным худшим рецидивом "нового средневековья", куда худшим по сравнению со средневековьем старым, поскольку тогда-то всё-таки были настоящие старцы, продолжавшие и развивавшие отеческое предание в духе, а не по букве, а сейчас господствует всё больше подражательный буквализм.

> Разумеется, те самые частные разговоры и тяжесть от них, о чем пишет о. Александр, касаются отнюдь не новоначальных, не вопрошающих и ищущих истину, которым просто необходимо, по замечанию ап. Петра, "дать ответ с кротостью и благоговением" (1Пет.3,15). Повседневный опыт общения многих священников с приходящими в храм свидетельствует чаще всего об обратном: люди, уже выбравшие тот или иной храм и священника в нем, подходят на исповедь обычно 1) либо в силу их привычки, приученности к заведенному порядку – пройти непременно исповедь перед каждым причащением Святых Тайн, получив допуск-"благословение" на причастие, – а чтобы получить такой допуск, надо непременно что-нибудь "сказать", в чем-нибудь "покаяться", даже если и не всегда находится, что говорить; 2) либо из потребности общения со священником, которого часто в самом деле по многим разным причинам у людей не хватает, а заодно и решается проблема п.1, хотя собственно к таинству покаяния это может не иметь ни малейшего отношения; 3) либо в силу постигшей скорби, несчастья, и желанием душевного участия в нем, поддержки и доброго слова священника; 4) также нередко из-за возникающей психологической привязанности к своему духовнику, влюбленности в него, что иногда может принимать угрожающие формы духовной наркомании, при которой человек заодно стремится избавиться от своего груза проблем, которые призван решать он и только он сам, перелагая их на священника под предлогом его большей духовности и опытности (пишущему эти строки пришлось испытать в свое время весьма сильные искушения в этом плане); 5) также по связанному с написанным выше исканию послушаний и вручения своей воли воле избранного духовника ("старца"), чаще всего под впечатлением от прочтения соответствующей литературы особого жанра, и недостатке или даже полном отсутствии здравого смысла с рассуждением как у ищущего таких послушаний, так и у соглашающегося на этого духовного лица. Ко всему перечисленному можно также добавить, что исповедь как таинство, предполагающее разрешение властью, данной епископам и пресвитерам от апостолов (см. Ин.20,23), и исповедь по типу монастырского откровения помыслов – совершенно различные действия. Принимать помыслы у новоначальных монахов или послушников в древности мог простой опытный монах, не имевший священного сана. Наоборот, далеко не каждый священник, тем более молодой и неопытный, может принимать такие помыслы и дать на них должный и полезный духовный совет. Исходя из этого, практика грекоязычных поместных церквей, с регулярным причащением прихожан и исповедью их преимущественно Великим постом, а также специально назначаемыми духовниками из опытных священников, видится куда более уместной и приближенной к реальности, да так и было изначально в древней Церкви.

> Разумеется, автоматически и быстро заменить сложившуюся ситуацию невозможно. Тем более что есть еще один момент приходских исповедей – как пастырской беседы с только что переступившими порог храма и как своеобразного фильтра для тех, кто пока еще не представляет всю важность и величие таинства Причащения, к которому все-таки нужно подходить с внутренней подготовкой. Чаще всего именно такая беседа может оказаться решающей для таких людей, приходящих, как правило, по большим праздникам, и в первую очередь на Рождество и Пасху. Однако как раз в подобных случаях, увы, у священников чаще всего нет ни времени, ни сил с ними беседовать – в первую очередь из-за многочисленных исповедающихся среди более-менее воцерковленных, "приученных" и даже просто запуганных тем, что, не дай Бог, если какой-нибудь помысл или внутреннее недолжное состояние души останется неисповеданным... И здесь слова Шмемана, вся его внутренняя усталость и неудовлетворенность по этому поводу остается для нас более, чем актуальной и злободневной. В этом плане общая исповедь с проповедью могла бы быть куда более действенной и полезной, как, например, в этом признается другой наш замечательный священник, современник о. Александра, о. Сергий Желудков:

> "Да, бывают священники, у которых звание "пресвитер" действительно соответствует древнему слову "старец" в смысле именно духоносной способности старчества, руководства в духовной жизни... Но таких духовников у нас чрезвычайно мало, а я говорю с точки зрения священника рядового, не обладающего особыми дарованиями, но тем не менее серьезно намеренного исполнить свой долг. Со стыдом вспоминаю, как в первые годы священства однажды (в Вербное воскресенье) перед литургией исповедаться у меня пожелала без малого вся церковь. Люди просили общей исповеди, а я тогда проводить ее не умел и отказался, сославшись на запрещение патриарха... И в продолжении нескольких мучительных часов я проводил "индивидуальную исповедь", о которой, говорю, мне до сих пор стыдно вспомнить. А какая могла бы состояться здесь великолепная общая исповедь!.. Вообще профанация таинства чаще имеет место как раз не в общей, а в индивидуальной исповеди, только это не бывает заметно со стороны".(22)


> Ну и, наконец, по поводу возможного духа протестантизма в дневниках прот. Александра, в котором его наверняка поспешат упрекнуть многие... Вероятно, у читателей, всерьез болеющих за дальнейшую судьбу русского православия, это может вызвать некоторые опасения. Однако стоит задуматься, почему протестантизм, попущенный Богом вот уже в течение 500 последних лет, нисколько не ослабевает как явление в целом. И кто в этом более ответствен – сами ли протестанты, что-то недопонявшие и непринявшие из вероучений Католической или Православной Церкви, или же сами те, кто в них остался? По воспоминаниям одного замечательного, но малоизвестного миссионера начала ХХ в., архим. Спиридона (Кислякова), беседовавшего как-то раз с одним заключенным Читинской тюрьмы, ушедшим из православия в протестантизм и обратившимся вновь под воздействием проповеди и личного обаяния о. Спиридона, тот заметил ему с откровенной прямотой:

> "Правда, у сектантов нет Евхаристии, нет священства, Но, положа руку на сердце, ведь православные несмотря на Евхаристию и законное священство несравненно хуже живут сектантов всмысле религии. В православии нет жизни, нет движения вперед. Как бы сектанты ни уклонялись в сторону от Православной Церкви, по крайней мере, – они уклоняются не в язычество и из религиозной христианской полосы не выходят. Зато православные уклонились, и почти все, то в какой-то спиритуализм, то в теософию, то в грубый и научный материализм, а христианство им так наскучило, что они от одного чтения, поповского чтения Евангелия в церкви позевывают, а во время церковной проповеди все уходят. Эх, батюшка, на что ни посмотришь, то только приходится пожимать плечами. Если кто сам решился искать спасения, решился жить по учению Христова Слова, тот только и живет, а Церковь Православная мало ему в чем помогает, потому что живых примеров не стало".(23)

> И с этим же почти слово в слово согласен и о. Сергий Желудков:

> '"Без Богослужения невозможна духовная жизнь". "Без Евхаристии немыслима Церковь". Это – всего только риторические обороты. Уважаемый З. уже обращал наше внимание на православных подвижников, которые без общественного Богослужения и без Евхаристии достигали высочайших вершин духовной жизни. А мы и с Евхаристией никуда не годимся. Мы бываем похожи на бездельников, которые хвастались бы тем, что хорошо обедают, и ожидали бы за это награды. Горе нам, книжникам и фарисеям'.(24)

> В этом смысле здоровый и пророческий протестантизм внутри православия и о. Александра Шмемана, и о. Сергия Желудкова видится вполне уместным – не как революционное или модернистское ниспровержение существующей бытовой церковности, а как размышление о ней и обличение ее.(25) Такой подход как раз и может предохранить от дальнейшего распространения средневекового влияния в его худшем плане, непросветленном и непреображенном, которое должно быть преодолено. Тем более, что и вне Православия протестанты нет-нет, да и корректировали нас в последние века по промыслу Божию, то подталкивая к большему и добросовестному изучению Писания, то заставляя задуматься о собственной миссии в секуляризованном мире. Сама же личность о. Александра не может быть уложена в какие-то определенные оценочные рамки и классификации. Как он сам признавался, с разными типами людей он чувствовал и вел себя совершенно различным образом: "Выходит так (и так было с тех пор, что я себя помню), что во всем том, что я люблю, считаю своим и с чем себя так или иначе отождествляю – религия, Церковь, тот мир, к которому я принадлежу по рождению, воспитанию, вкусам и убеждениям, – я остро вижу их неправду и их недостатки. В том же, что я не люблю и от чего отталкиваюсь, – "левизна" во всех ее проявлениях, – я вижу его правду, пускай даже и относительную. "Внутри" религии я ощущаю себя радикальным contestataire (т.е. спорщиком – фр.). Но с contestataire'ами я чувствую себя консерватором и традиционалистом".(26)

> Можем ли мы найти в дневниковых записях о. Александра конкретные соображения по выходу из современного вероучительного и миссионерского кризиса, в котором находится Православие? Шмеман скорее размышляет и ставит вопросы, нежели отвечает на них. Тем не менее, он делает некоторые акценты, на которые важно обратить особенное внимание.

> Первое: Церковь живет не сама по себе, не собою, а Царством, завещанным Христом ("и Я завещаваю вам, как завещал Мне Отец Мой, Царство" – Лк. 22, 29); она есть таинство Царства. То есть устремленность ее – скорее в будущее, нежели в прошлое. "Ибо не имеем здесь постоянного града, но ищем будущего" (Евр.13,14). Вместо этого мы наблюдаем обращенность в прошлое и уход в иллюзорность, или, по выражению самого о. Александра, в "редукции" – византийскую, старообрядческую, бытовую и т.д.(27)

> Второе: в центре нашей веры должен стоять Христос и только Он; Он – судья, прежде всего над религией, над церковностью. И Он есть единственный кризис для нас – благой и спасительный (греческое слово "кризис" означает просто "суд"). Об этом особенно проникновенно изложено в пространной записи от 8 декабря 1975 г.: ритм падшего мира – Закон; им общество ограждает себя от хаоса, созданного грехом. Но Закон всегда относителен, и рано или поздно он вызывает желание преодолеть самого себя. Тогда возникают силы, желающие разрушить ограду Закона во имя того, что выше него – наступает кризис. Однако силы эти по причине падшего состояния человечества оказываются более разрушительными, чем созидательными. Тогда на смену старому закону неизбежно приходит новый, но с все тем же повторением старого... Выхода из этого замкнутого круга нет, и тем самым Закон раскрывает правду о падшем состоянии человека и общества. Кризис же выражает правду искания и жажды свободы, но часто приводит к иллюзорной свободе и ее отрицанию, и в этом есть ложь всех революций в истории. Только во Христе можно найти примирение между Законом и Революцией, в исполнении того и другого. В Нём же и выход ввысь из этого самого ритма.(28) Опасность, как подчеркивает многократно Шмеман, "полюбить Церковь как бы помимо Христа. Этой любви больше, чем думают. Но Церковь – это только Христос, Его жизнь и Его дар. Искать в Церкви чего-либо кроме Христа (а это значит – опять искать себя и своего) – неизбежно "впасть в прелесть", в извращение и в пределе – в саморазрушение".(29)

> Третье: проблема идеологии и авторитета в Церкви. О Александр противопоставляет им красоту живой окружающей жизни и умение найти с благодарением и принятием отблески божественной премудрости везде, – в природе, смене времен года, человеческой творческой активности (искусстве) и даже в нью-йоркских небоскребах из стекла и бетона. "Удивительная красота ранней весны. Хороший вечер, милые люди. Все зло от "идеологий", от идеологизма. Цель и критерий власти: "общее благо", и только. Но оно как раз не "идеологично".(30) Идеологии порождают идолов и сами становятся умственными идолами. Религия без веры вырождается в идолопоклонство, в абсолютизацию формы и обряда, точно так же, как вера без религии превращается в идеологию и ведет туда же. "Церковность" и даже сама Церковь в ее более высоком и сакраментальном значении рискует превратиться в одного из таких идолов, о чём о. Александр писал еще 40 лет назад в докладе "Авторитет и свобода в Церкви", что потом стало одной из важных тем его дневниковых размышлений:

> "Нам нужно внутренне освободиться, отделаться в самих себе от страха, от казенщины, от лукавства. Только тогда мы снова поймем и ощутим, что Церковь – это не организация и не авторитет, а тело, напоенное Духом, в котором нам дана потрясающая возможность верить друг другу в свободе. "Дети, берегите себя от идолов". Но, как ни страшно это сказать, сама церковь может стать "идолом". И она становится идолом всякий раз, когда "ради пользы Церкви" нас призывают черное назвать белым, неправду правдой, зло добром, всякий раз, что "ради Церкви" уничижается Дух Святой, "ради" Которого и Которым она только и существует. Церковь не есть "высшая ценность". Она существует для того, чтобы Святой Дух приходил и все время освобождал и отпускал "измученных на свободу". В каком-то смысле ничего и никогда не нужно делать "ради Церкви", а только знать, что когда мы живем и поступаем ради Христа и по Христу, тогда мы – в Церкви и Церковь..."(31)

> Четвертое – неумение многих современных православных радоваться или сознательный отказ от радости, в чём опять проявляется ложная, фальшивая религиозность. Нельзя знать Бога таким, каким Он нам открылся во Христе, и при этом не радоваться, невозможно ходить перед Ним постоянно в страхе и печали, хотя печаль и бывает неизбежной спутницей нашей жизни. Естественное состояние христианина, по святым отцам, – радостопечалие, которое как раз весьма характерно для дневниковых размышлений о. Александра. Религия страха, ложного смирения, вины может быть свойственна рабскому состоянию души на начальных этапах, из которого необходимо вырастать в достоинство друзей и сынов Божиих. "Страх греха не спасает от греха. Радость о Господе спасает. Чувство вины, морализм не "освобождают" от мира и его соблазнов. Радость – основа свободы, в которой мы призваны стоять (Гал.5,1). Где, как, когда извратилась, замутилась эта "тональность" христианства или, лучше сказать, где, как и почему стали христиане "глохнуть" к ней? Как, когда и почему вместо того, чтобы отпускать измученных на свободу, Церковь стала садистически их запугивать и стращать?"(32)

 

> Значение вышедших в свет дневников о. Александра не только в том, что он затронул множество вышеупомянутых болезненных моментов современного церковного быта. Перед нами предстает не столько богослов, пастырь, ученый или проповедник, каким был в одном лице вне всякого сомнения о. Александр, но прежде всего просто христианин, взыскующий Царства Божия и в то же время размышляющий, сомневающийся, пытающийся хотя бы для себя додумать возникшие недоумения – с искренностью и до конца, перед Богом и самим собой. Это очень важно для духовной жизни вообще для каждого из нас. Возросшие в условиях этого критикуемого Шмеманом церковного "заедающего" быта, мы часто боимся вообще каких-либо сомнений, в чем угодно; боимся жить собственным опытом и быть самими собой. И скорее предпочитаем уходить от острых вопросов и проблем, которые ставит перед нами сама жизнь, нежели отвечать на них. Но далеко не всегда сомнение – грех или неуместное чувство. Нередко оно может быть очистительным и приводить на новую ступень веры. Главное здесь – ориентация самой воли человека; важно то, ради чего человек сомневается и куда, к чему он устремлен. Яркие примеры сомневавшихся людей в Священном Писании – многострадальный Иов или апостол Фома, и их сомнения не только не были отвергнуты, но были вознаграждены. И наоборот, при всех правильно построенных научно-богословских трудах и внешнем традиционализме их авторов, ставящих задачу хранить "чистое Православие" и бороться против "модернизма", внутренне таких охранителей вполне могут подтачивать многие сомнения, от которых они пытаются укрыться в полемике или в различных уходах от реальности, тех же "редукциях", по выражению о. Александра, и в этом они в точности могут повторять доводы друзей Иова. Когда человек уверен в главном, "едином на потребу", у него как раз преобладает мирное состояние души, чуждое каких-либо споров или полемических опровержений. И именно при этом мирном состоянии духа только и остается возможной христианская миссия в разуверившемся мире, но никак не в духе голого отрицания окружающей цивилизации или гордо-смиренного самопревозношения над ней. Избавиться от этой тонкой, но незаметно разъедающей душу фальши как раз может помочь прочтение тома дневников о. Александра, если сам читающий захочет уразуметь поставленные в книге проблемы. И в этом, несомненно, целительное и освобождающее воздействие этой книги.

 


19) См., например, книгу "Евхаристия" или работу "Таинство и символ" (Журнал "Православная община", N 2 (32), 1996).

20) Борис Любимов. "Православный протестант?" (рецензия в "Новом мире", N7, 2006).

21) Прот. А. Шмеман. Дневники, с. 35, 27. 9. 1973. +

22) Свящ. Сергий Желудков. "Литургические заметки", 68; М., 2004, с. 215. +

23) Архим. Спиридон. "Из виденного и пережитого"; www.onechurch.narod.ru/txt/arch_sp.htm

24) Свящ. Сергий Желудков. "Литургические заметки", 69; с. 221. +

25) Следует заметить, что к самому протестантизму о. Александр относился весьма критически. Вот одна из его записей: "Протестант знает грех, знает, что он изгнан из рая, но рая самого не знает и не помнит. Католик (и православный) – знает грех, знает, что он изгнан из рая, но помнит рай. Поэтому протестанту ничего в мире не напоминает рая. Он "строит" полезную, удобную, комфортабельную и т.д. земную жизнь, но которая ни в одном своем "аспекте" не напоминает, не являет, не открывает рая. Он живет в "падшем" мире, но уже и не "отнесенном" к тому первозданному, радостному, божественному. Он связан с миром разумом, знанием, анализом, но не верой, не "сакраментальной" интуицией... Протестантизм есть отрицание Церкви как рая, в этом его грех и ересь" (Дневники, с. 289, 23. 8. 1976). +

26) Прот. А. Шмеман. Дневники, с. 106, 20. 9. 1974. +

27) Дневники, с. 140, 20. 12. 1974. +

28) Там же, с. 228. +

29) Там же, с. 181, 2. 5. 1975. +

30) Там же, с. 96, 6. 5. 1974. +

31) "Авторитет и свобода в Церкви". Доклад, прочитанный на съезде РСХД в Бьевре 14 мая 1967 г. www.krotov.info/libr_min/25_sh/shme/man_08.html

32) Прот. А. Шмеман. Дневники, с. 297-298, 12. 10. 1976. +

Здесь вы можете оценить прочитанный выпуск рассылки.
Заранее благодарен всем, принявшим участие.

Голосование почтой: ?   0   1   2   3   4   5 – нажмите на ссылку, соответствующую выбранной Вами оценке (значение оценок см. в форме выше), и отправьте письмо! (В теле письма можно оставить Ваши комментарии.)

www.messia.ru/r2/3/es09_121.htm
Архив рассылки, формы подписки —> www.messia.ru/r2/
Сайт "Христианское просвещение" —> www.messia.ru
>Форум сайта< 


Буду рад прочитать Ваши мнения о представляемых в рассылке текстах - в письме, в icq или на форуме.
Постараюсь ответить на вопросы.


Обратите внимание, что редактор-составитель рассылки не является, как правило, автором текстов, которые в рассылке используются. Автор текста указывается перед текстом.

Желаю всяческих успехов!  
редактор-составитель рассылки
Александр Поляков, священник*
(запасной адрес: alrpol0@gmail.com)
<= предш. выпуск серии
ЧИСТЫЙ ИНТЕРНЕТ - logoSlovo.RU Каталог Христианских Ресурсов «Светильник»