Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 приблизительно равные части.

> II. Глядя на солнце

<.....>

> 7. Иисус: Царство Божье близко

> Христианство основано на том, что произошло. И это произошло с Иисусом из Назарета. А также произошло благодаря Иисусу из Назарета.

> Другими словами, христианство не представляет собой новое нравственное учение — как если бы люди страдали нравственным невежеством и нуждались в свежих или более ясных наставлениях. Разумеется, Иисус и его первые последователи оставили нам удивительно цельные и разумные этические представления. Однако мы всегда должны рассматривать это нравственное учение в рамках общей картины — истории событий, которые изменили мир.

> Христианство стоит не на том, что Иисус оставил нам чудесный пример нравственного поведения, как будто бы нам не хватало лишь одного: увидеть, какой может быть жизнь, исполненная любви и посвященная Богу и людям, чтобы постараться ей подражать. Если бы это было главной целью Иисуса, можно было бы говорить об отдельных успехах. Некоторые люди действительно изменили жизнь просто потому, что созерцали Иисуса и стремились ему подражать.

> Однако у других людей этот пример может вызвать депрессию. В самом деле, когда я вижу, как Рихтер играет на фортепиано или как Тайгер Вудс играет в гольф, у меня не рождается желания им подражать. Напротив, я понимаю, что у меня этого не получится никогда в жизни.

> Христианство заключается не в том, что Иисус указал или даже проложил новый путь, который позволит нам «попасть на небо после смерти». Эта распространенная ошибка основана на средневековых представлениях о том, что религия с ее «правилами игры» по сути сводится к тому, чтобы вам досталась правая часть сцены в конце мистерии (то есть место на небесах, а не в аду) или правая сторона фресок в Сикстинской капелле. Разумеется, нельзя отрицать того, что наши нынешние представления и поступки влекут за собой вечные последствия. Однако можно решительно сказать, что сам Иисус не видел здесь главной темы своей миссии и что это не главное положение христианства.

> И наконец, христианство — это не новое учение о Боге, хотя, разумеется, если мы относимся к нему всерьез, мы можем многое узнать о Боге, глядя на Иисуса. Дело не в том, что мы погрязли в невежестве и нам нужны более точные сведения, но в том, что мы потерялись и кто–то нас должен найти, что мы тонем в болоте, ожидая чьей–нибудь помощи, что мы умираем и алчем новой жизни.

> Что же в таком случае главное в христианстве?

> Это вера в то, что живой Бог, исполняя свои обетования в кульминационный момент истории Израиля, совершил всё нужное: нашел потерянных, спас их и дал им новую жизнь — в Иисусе. Он это совершил. Бог начал свою спасательную операцию через Иисуса. Во вселенной распахнулась тяжелая дверь, которая уже никогда не будет закрыта. Это дверь тюрьмы, где нас содержали. Нам предложили свободу: свободу ощутить это избавление, выйти из темницы и исследовать новый мир, который теперь стал для нас доступен. А в частности, нас всех приглашают — точнее, призывают — открыть, следуя за Иисусом, что этот новый мир и в самом деле место, где есть справедливость, здравая духовность, хорошие взаимоотношения и красота и что мы должны не просто наслаждаться новым миром, но трудиться над тем, чтобы он рождался и на земле, как на небе. И когда мы слушаем Иисуса, мы начинаем понимать, чей же голос звучит в сердцах и умах всех людей.

> * * *

> На протяжении последних ста с лишним лет стали появляться книги об Иисусе, причем их число растет. Отчасти это объясняется тем, что он пленяет воображение представителей западной культуры сильнее многих, если не всех, прочих героев прошлого или настоящего. Мы по–прежнему отсчитываем годы от предполагаемой даты его рождения. (Хотя на самом деле один монах VI века^[1], вычисливший эту дату, ошибся на несколько лет; вероятно, Иисус родился в 4 году до н. э. — в год смерти Ирода Великого — или незадолго до этого.) В моей стране даже люди, которые не знают почти или совсем ничего об Иисусе, всё еще поминают его имя в ругательствах, хотя это сомнительный комплимент современной культуре.

> В США же сомнительные гипотезы о жизни Иисуса всё еще становятся сенсационными новостями: может быть, он не говорил и не делал ничего из того, что описывают канонические Евангелия, был женат, не считал себя Сыном Божьим и тому подобное. Выходят исторические романы и прочие работы, основанные на фантастических представлениях об Иисусе, такие как «Код да Винчи» Дэна Брауна, где (среди многого прочего) говорится, что Иисус был женат на Марии Магдалине и стал отцом ребенка. Необычайную популярность подобных книг невозможно объяснить талантом авторов, умеющих завлекать читателя. Здесь есть и много других причин. Иисус и надежда на то, что наш мир его еще во многом не понял, дает миллионам читателей ощущение новых возможностей и перспектив.

> А отчасти всё это объясняется тем, что Иисус, как и другие исторические персонажи, открыт для разных интерпретаций. Так, выходят альтернативные биографии Уинстона Черчилля, о котором осталась масса свидетельств, или Александра Македонского, о котором мы знаем гораздо меньше. А фактически, чем больше данных в вашем распоряжении, тем легче интерпретировать их так или этак, чем меньше у вас данных, тем больше вам придется обращаться к знатокам, которые помогут заполнить пробелы. Таким образом, думаем ли мы о недавно умершем деятеле, о котором имеется множество сведений, или о герое древности, о котором известно мало, работа для историка найдется всегда.

> Фактически Иисус занимает здесь промежуточное положение, хотя это — особый случай. Разумеется, о нём осталось куда меньше свидетельств, чем, скажем, о Черчилле или Джоне Кеннеди. А с другой стороны, мы знаем о нём куда больше, чем о большинстве обитателей Древнего мира — чем, например, об императоре Тиберии, который правил Римом в год смерти Иисуса, или о современнике Тиберия правителе Ироде Антипе. На самом деле, до нас дошло столько высказываний и поступков, приписываемых Иисусу, что из них даже трудно выбрать нужное в нашем довольно кратком обзоре, который займет эту и следующую главы, так что мы рассмотрим лишь немногие из них. А в то же время мы не знаем многих важных вещей — и это касается не только большей части его жизни до служения, но и многих фактов, которые пожелал бы узнать современный биограф. Никто не донес до нас данные о том, как он выглядел или что ел на завтрак. Никто не сообщил нам — что было бы для нас куда важнее — о том, как он читал Писание или — если исключить несколько ярких мгновений — как молился. И нам надо также понимать мир Иисуса, сложный и опасный мир Ближнего Востока в I веке, чтобы мы увидели исторический, личный и богословский смысл его поступков и намерений, того дела, которое, как он сам чувствовал, он должен совершить.

> Но здесь есть и еще одна вещь, которая делает попытку понять Иисуса более сложной и открытой для споров, в отличие от любого другого человека древности или недавнего времени. Христиане с самого начала утверждали, что, хотя Иисус уже не ходит по дорогам Палестины, так что мы не можем его встретить, чтобы узнать, он всё равно остался «с нами» в ином смысле, так что мы можем познать его каким–то способом, который имеет немало общего с познанием обычного живущего рядом с нами человека.

> Христиане не просто на основании догматов, но на основании своего опыта понимали, что в Иисусе из Назарета небо соединилось с землей навсегда. И теперь Божье пространство пересекается и взаимодействует с нашим уже не в Иерусалимском храме, но в самом Иисусе. Та же самая космология, которая придает смысл вере в Храм, работает подобным образом и в случае Иисуса. Вспомним, что небо, как его понимали иудеи и христиане, это не видимое небо над нами, но, так сказать, Божье измерение. А потому, хотя христиане считают, что Иисус находится «на небесах», он присутствует, он доступен, он даже действует и в нашем мире. И для того, кто в это верит и кто старается жить соответствующим образом, создание биографии Иисуса становится куда более трудной задачей, чем просто жизнеописание героя прошлого. Это больше похоже на рассказ о жизни друга, который еще полон жизни и может нас удивить.

> Но не проще ли в этом случае заявить, что нам следует отказаться от попыток создания исторических жизнеописаний Иисуса, а вместо этого писать об Иисусе, которого мы знаем сейчас по опыту? Немало людей в наше время ревностно отстаивают именно такую позицию, не в последнюю очередь по той причине, что устали читать бесконечный мусор — это еще сказано достаточно мягко, — написанный на тему как учеными, так и популярными писателями. Но с этим нельзя согласиться. Люди так легко, даже если они серьезно занимались историей, создают Иисуса по собственному образу и подобию. Если мы откажемся от истории, лик Иисуса утонет в потоке буйной фантазии.

> Одной из мерзейших фантазий такого рода была попытка некоторых немецких богословов в 1930–х создать нееврейского Иисуса, скорее даже Иисуса–антисемита — недавно созданные подобные портреты роковым образом напоминают это прошлое. Одним из признаков здоровья современного ученого сообщества является то, что оно целенаправленно стремится заново понять Иисуса в рамках иудаизма I века. Хотя это оставляет немало нерешенных вопросов. Если мы согласны, что Иисус был иудеем того времени, то иудеем какого типа? И это хорошая отправная точка для нас.

> * * *

> Если мы приступаем к изучению Иисуса, перед нами встает один ключевой вопрос: можно ли доверять Евангелиям? Я здесь имею в виду четыре книги, носящие имена Матфея, Марка, Луки и Иоанна и входящие в канон Нового Завета — то есть в тот круг книг, которые Церковь с довольно ранних времен признавала подлинными и авторитетными (так что их называют «каноническими Евангелиями»). В последнее время появилось множество книг, как научных, так и популярных, где говорится, что канонические Евангелия — это лишь малая часть всего того, что читали первые христиане, но в итоге именно они получили привилегированный статус, а прочие были отброшены или даже запрещены. И некоторые сторонники такой точки зрения объясняют, что Церковь выбрала эти четыре Евангелия по той причине, что в них поддерживались представления об Иисусе, выгодные властителям IV века — того времени, когда христианство стало официальной религией Римской империи.

> Значит ли это, что нам надо отказаться от образа Иисуса, основанного на канонических Евангелиях, и начать всё сначала? Нет. Действительно, мы теперь имеем и другие тексты разного рода, в частности собрание рукописей, найденных в Наг–Хаммади в Верхнем Египте, и некоторые из них помогают нам понять, что люди думали об Иисусе, когда создавались эти документы. (Свитки Мертвого моря, найденные вскоре после рукописей Наг–Хаммади, не говорят совершенно ничего ни об Иисусе, ни о первых христианах, хотя порой мы слышим заявления об обратном, основанные на плохой информированности.) Но ни один из этих документов не способен встать в один ряд с теми Евангелиями, которые мы издавна знаем.

> Возьмем самый известный и один из самых пространных документов из Наг–Хаммади, коллекцию приписываемых Иисусу речений, которую называют Евангелием от Фомы. Часто мы слышим, что эта книга ничуть не хуже, если не лучше, канонических Евангелий может служить источником исторических сведений об Иисусе. Дошедшая до нас версия Евангелия от Фомы, как и большинство других рукописей Наг–Хаммади, написана на коптском языке, которым в те времена пользовались в Египте. Ученые тем не менее считают, что это перевод с сирийского — с языка, подобного арамейскому, на котором должен был говорить Иисус (хотя он наверняка говорил и по–гречески, как сегодня многие люди говорят, кроме родного языка, еще и по–английски). Однако сирийскую традицию, которую отражает Евангелие от Фомы, можно с большой уверенностью датировать вовсе не I веком, но второй половиной II века. Это значит, что она появилась спустя более ста лет со времени Иисуса, а следовательно, на 70–100 лет позже, чем четыре канонических Евангелия, получивших широкое распространение в ранней Церкви.

> Более того, если мы изучим речения Иисуса в Евангелии от Фомы, для которых существуют параллельные места в канонических Евангелиях, то увидим, что оригиналом для первых служили вторые (хотя некоторые исследователи стремятся доказать обратное). Иногда эти речения в Евангелии от Фомы отредактированы таким образом, что они выражают совершенно иные представления. Например, согласно Матфею, Марку и Луке, Иисус говорит: «Отдавайте кесарево кесарю, а Божие — Богу»; а автор Евангелия от Фомы добавляет сюда еще одну фразу: «…и то, что мое, дайте это мне». Как это объяснить? Согласно представлениям, отраженным в Евангелии от Фомы, слово «Бог» относится к второсортному божеству, создавшему нынешний дурной мир, тогда как Иисус хочет избавить людей от этого мира. Евангелие от Фомы, как и большинство других текстов из Наг–Хаммади, отражает гностические или близкие к ним представления о мире как мрачном, наполненном злом месте, из которого нам надо вырваться, — что резко отличается от представлений иудейского окружения Иисуса и авторов четырех канонических Евангелий.

> Евангелие от Фомы и подобные тексты, то есть практически все так называемые неканонические евангелия, — это сборники речений. Там крайне мало повествований о делах Иисуса или о том, что с ним происходило. Это резко отличает их от четырех Евангелий, вошедших в Новый Завет. Здесь мы видим уже не просто речи Иисуса. Канонические Евангелия рассказывают историю — историю Иисуса, которая для них стала кульминацией истории Израиля, исполнением обетовании Бога Творца, Бога завета с Авраамом, Исааком и Иаковом. Тексты Наг–Хаммади начисто оторваны от того мира, который мы изучали в двух последних главах, того мира, к которому принадлежал Иисус, если только он действительно был иудеем I века. Все четыре канонических Евангелия с уверенностью помещают его именно сюда, хотя, к сожалению, сложившаяся в Церкви традиция читать за богослужением лишь отдельные малые отрывки Евангелий иногда мешает это увидеть. Кроме того, историческое изучение жизни Иисуса и Евангелий нужно и самой Церкви, не говоря уже о мире, чтобы она снова и снова вспоминала о том, о чём Евангелия говорят на самом деле.

> Более того, все четыре канонических Евангелия были уже написаны самое позднее к 90 году н. э. Сам я склонен думать, что они были созданы намного раньше, и можно с уверенностью сказать, что не позже. О них упоминают христианские авторы уже в первой половине II века, задолго до того как кто–либо обсуждал те тексты, что дошли до нас через собрание в Наг–Хаммади. Евангелия вбирают в себя данные из устных и письменных источников ранних времен, тех времен, когда многие ученики Иисуса еще были живы и участвовали в христианском движении, а кроме того, были живы и многие другие очевидцы: случайные наблюдатели, противники Иисуса, чиновники — причем они могли видеть рост нового движения и готовы были ставить под сомнение или опровергать те истории, которые пересказывали друг другу христиане. Палестина сравнительно невелика. В мире, где не было печатных и электронных средств массовой информации, люди любили выслушивать и пересказывать другим истории о любых необычных явлениях и людях. Так что очень вероятно, что фактически существовало гораздо больше материала о жизни Иисуса, чем то, что изложили нам евангелисты, — о чём говорит Иоанн в конце своего Евангелия. Данных евангелистам вполне хватало. Основные события жизни и служения Иисуса были всем хорошо известны. Как сказал один древний проповедник, ведь это же не в углу происходило.

> Источники канонических Евангелий не так просто реконструировать, как иногда думают. В частности, я никогда не разделял энтузиазма по поводу так называемого источника Q, который, как принято считать, использовали Матфей и Лука при составлении своих Евангелий. Если даже такой источник действительно существовал, попытка сначала его реконструировать, а затем использовать эту гипотетическую реконструкцию для оценки самих Евангелий от Матфея и Луки, крайне ненадежна (хотя отчаянные смельчаки всё равно на это идут). Еще неубедительнее утверждение некоторых современных ученых о том, что этот источник отражает самый ранний слой традиции первых христиан, их представления и образ жизни. Как мне кажется, логичнее думать, что евангелисты могли пользоваться великим множеством источников, в том числе устных (в том мире устные рассказы ценились выше письменных отчетов), включая показания очевидцев.

> Разумеется, отсюда не следует, что все евангельские слова исторически достоверны по определению. Но оценить их достоверность можно (если это можно сделать вообще) только с помощью кропотливой работы историка, в которой участвовал и я сам вместе с другими исследователями, о чём в данной книге говорить было бы неуместным. Я могу лишь сказать, что, по моему убеждению, четыре канонических Евангелия в целом дают вполне исторически достоверный портрет Иисуса из Назарета. Как об этом, подводя итоги, говорит историк Джон Робертс, автор монументальной «Всемирной истории» (History of the World, 1980), «[Евангелия] не стоит отбрасывать в сторону; историки создавали свои труды, опираясь на куда менее достоверные свидетельства о куда более запутанных предметах». Портрет Иисуса, который нам дают канонические Евангелия, вполне вписывается в мир Палестины 20–30–х годов н. э. И прежде всего, он достаточно цельный и непротиворечивый. Перед нами предстает вполне исторически правдоподобный Иисус, хотя чем больше мы на него смотрим, тем больше чувствуем, что глядим на солнце.

> * * *

> «Царство Божие близко». Именно это в первую очередь провозглашал Иисус во время своего общественного служения. Он обращался к тому миру, о котором мы говорили в прошлой главе, к миру иудеев, мучительно ожидавших того дня, когда Бог избавит их от гнета язычников и исправит мир — то есть когда он станет их Царем в полном смысле слова и навеки. Евангельское повествование переплетает древние обетования с тогдашней обстановкой, а в центре всего оказывается Иисус. И у нас нет никаких весомых оснований сомневаться в том, что он именно так и понимал свою задачу.

> Но что же он имел в виду? Пророк Исайя, в согласии с некоторыми псалмами и другими библейскими текстами, утверждал, что когда Бог наконец воцарится, произойдут следующие вещи: (а) обещания и замыслы Бога будут реализованы; (б) Израиль избавится от гнета язычников; (в) зло (в частности, зло, которое совершают могущественные империи) будет подвергнуто суду; (г) Бог установит новое правление, при котором воцарятся справедливость и мир. Описывая приход этого времени, пророк Даниил говорит о том, что Бог произведет суд над чудовищами (то есть языческими империями), оправдает свой народ и наведет порядок. И тогда мир будет исправлен. Поэтому слова о наступлении Царства Божьего напоминали обо всей этой истории и говорили, что она достигла своей кульминации. Божье будущее ворвалось в настоящее. Небо пришло на землю.

> Современники Иисуса уже могли слышать подобные слова о наступлении Царства Божьего. Когда еще Иисус был ребенком, иудейские повстанцы дважды призывали соотечественников отказаться от переписи, навязанной Римом, и, соответственно, не платить подати империи. «Не должно быть царя, кроме Бога», — говорили они, утверждая, что настало время царствования Бога, а не порочных властителей. Римляне, как обычно, подавили эти восстания с холодной методичностью и жестокостью. И потому само выражение «Царство Божие» должно было в умах многих иудеев того времени ассоциироваться с распятием — с обычным видом казни для повстанцев. Так что же имел в виду Иисус, говоря о том, что это Царство наступает уже сейчас?

> Он верил, что древние пророчества исполняются. Он верил в то, что Бог Израилев творит нечто новое, что он радикальным образом обновляет и перестраивает Израиль. Родственник Иисуса Иоанн Креститель также возвещал наступление Божьего Царства и призывал народ приготовиться к встрече того, кто придет после него, используя яркий образ топора, лежащего у корней дерева. Бог, говорил Иоанн, способен воздвигнуть детей Авраама из камней, лежащих на земле.

> Но у этой спасательной операции Бога была одна отличительная черта. Речь здесь шла не просто о том, что Бог Израилев одолеет нечестивых язычников и оправдает свой народ, но о чём–то более радикальном и полном. Бог будет судить не только язычников, но и сам Израиль; Бог будет действовать по–новому, так что ни в чём нельзя быть уверенным; Бог действительно выполнит обетования, но таким образом, какого никто не мог бы ожидать или себе представить. Бог бросает Израилю новый вызов, который связан с его обетованиями Аврааму: Израиль и в самом деле свет миру, однако сейчас он скрывает этот свет под сосудом. Настало время для решительных действий. И вместо обычного вооруженного восстания Израиль сейчас должен показать язычникам образ истинного Бога — не с помощью войны и насилия, но через любовь к врагам, подставляя вторую щеку, проходя еще одно поприще. Этот вызов Иисус бросил Израилю в Нагорной проповеди.

> Но как он мог передать людям столь радикальную весть? Как он мог сообщить об этом аудитории, ожидавшей от него чего–то совершенно иного? Для этого Иисус использовал две вещи: символы, включая символические действия, и истории. Так, избрание двенадцати ближайших последователей («учеников») само по себе было красноречивым символом, который указывал на воссоздание народа Божьего, двенадцати колен Иакова. Об этом же говорили совершаемые им исцеления. Историки не сомневаются в том, что Иисус обладал даром исцелять, вот почему вокруг него собирались толпы народа и вот почему враги обвиняли его в сделке с дьяволом.

> Но для Иисуса исцеления не были просто попыткой создать передвижной центр оказания медицинской помощи. Он исцелял не только ради того, чтобы избавить людей от страданий, хотя и это было важно.

> И не только ради того, чтобы собрать вокруг себя слушателей. Сами эти исцеления с огромной силой передавали его весть. Бог, Творец мира, действовал в Иисусе, дабы исполнить свои обещания, открыть глаза слепым и уши глухим, освободить людей и исправить всё в мире. Люди, находящиеся на дне, с удивлением увидят, что они оказались наверху. «Блаженны кроткие, — говорит Иисус, — ибо они наследуют землю». И он сам пришел, чтобы это совершилось.

> Кроме этого, Иисус рассказывал истории. Они пленяли воображение его слушателей именно потому, что одновременно и соответствовали и не соответствовали их ожиданиям. Древние пророки говорили о том, что Бог снова насадит Израиль после долгой зимы изгнания; Иисус рассказывал о сеятелях, о том, что какие–то семена дают всходы, но многие из них были брошены напрасно, о семени, которое растет незаметно, а затем внезапно наступает жатва, о маленьком семечке, превращающемся в огромный куст. Эти притчи не были, как их часто понимают, «земными историями с небесным смыслом». Иисус стремился к тому, чтобы небо сошло на землю и соединилось с ней навеки, чтобы Божье будущее вошло в настоящее и здесь осталось. Но когда небо спускается на землю, а земля к этому не готова или когда Божье будущее вторгается в настоящее, а люди продолжают дремать, неизбежно случаются катастрофы. Как и в случае Иисуса.

> В частности, людей, которых мы сегодня назвали бы «религиозными правыми» и которых направляла неофициальная группа давления, называемая фарисеями, возмущали его слова о том, что Царство Бога придет именно таким образом, через служение самого Иисуса. В равной степени их возмущало и то, как Иисус провозглашал это Царство через символические действия, принимая в свою компанию всевозможных «неправильных» людей: бедных, отверженных, ненавистных сборщиков налогов, фактически всякого человека, пожелавшего к нему присоединиться. И наиболее знаменитые притчи Иисуса были ответом именно на подобные критические замечания его оппонентов. Стоит вспомнить, например, притчу о двух сыновьях (Лк 15). Младший сын покидает дом, покрывая бесчестием и себя, и всю свою семью, а затем, раскаявшись, возвращается домой, где его ждет удивительный прием. Старший сын, не покидавший дома, чувствует горькую обиду, когда видит, как радушно его отец принимает назад вернувшегося блудного сына. Притча перекликается со многими ветхозаветными темами: например, с изгнанием и возвращением в истории Иакова и Исава. Как и большинство других притчей Иисуса, эта история вынуждает слушателя найти в ней свое собственное место, чтобы открыть нечто важное об Иисусе — и о себе самом. Иисус хотел сказать людям этой притчей: вот почему продолжается праздник со всевозможными «неправильными» людьми, вот как вы будете выглядеть, если откажетесь в нём участвовать. Царство Божье совершается прямо у вас под носом, а вы ничего не замечаете. Хуже того, если вы этого не заметите, вы рискуете оказаться вне Царства.

> Но учение Иисуса возмущало не только эту неофициальную группу давления, которая (разумеется) желала вернуть Израиль к верности Торе и видела, что слова Иисуса не вписываются в их схему. Весть о Царстве, как мы могли видеть, звучала как призыв к неповиновению, так что ключевые игроки тогдашней сложной системы власти не могли не обратить на нее внимания. Ирод Антипа (бледная копия своего отца Ирода Великого, тем не менее человек достаточно жестокий и обладавший властью) в то время носил официальный титул «царя иудейского», и его тень падает на многие страницы Евангелий. Однако подлинным центром власти был Иерусалим, где находились знатные священники, управлявшие Храмом. Именно им принадлежала реальная власть. А за ними стояла наивысшая власть Рима, которую осуществлял правитель, опираясь на поддержку стоящих в соседней Сирии военных частей. Когда иудеи во времена Иисуса читали рассказ Даниила о четырех чудовищах, выходящих из моря, чтобы напасть на народ Божий, они считали, что четвертое и самое свирепое чудовище — Рим. А это означало, что наступило время, когда Бог вмешается в течение событий, возьмет власть в свои руки, избавит свой народ и исправит весь мир. Слова Иисуса о Царстве должны были восприниматься именно таким образом.

> * * *

> Но чего же хотел этим добиться сам Иисус? Каких событий он сам ожидал? Зачем впутался в такие великие неприятности? И наконец, почему после его насильственной смерти люди продолжали смотреть на него с надеждой и даже стали видеть в нём воплощение единого истинного Бога?