> 4. Близится наступление Царства Божьего

 >   Здесь мы можем перейти к продолжению Нагорной проповеди, начиная с Матфея 5:13, и внимательно ее изучить. Хотя моя аргументация от этого не зависит, мы найдем в рассматриваемом евангельском тексте немало важных вещей, которые позволят нам лучше понять уже выдвинутый выше главный тезис.

>   Во-первых, как мы уже видели, Заповеди блаженства можно по ошибке принять за набор правил. Но это не правила. Скорее, они похожи на добродетели, и вот как они действуют в жизни: тебе нужно понять конечную цель, telos, грядущее – и начать работать над тем, чтобы предвосхитить ее здесь и сейчас. Это не значит (я не перестаю это подчеркивать), что никаких правил вообще не существует; как мы увидим, Заповеди блаженства и дают направление тем, кто осваивает добродетель, и позволяют добродетельным христианам время от времени устраивать себе проверку. Но если мы будем смотреть на Заповеди блаженства как на свод правил, мы рискуем упустить из вида самое главное.

>   Однако остальные части Нагорной проповеди могут показаться современному читателю каким-то иным подходом. Ты не только должен не убивать, но не вправе и ненавидеть, ты должен не только не прелюбодействовать, но и не испытывать похоти и так далее (Мф 5:21–47); а когда ты даешь милостыню, или читаешь молитвы, или постишься, это должно быть чем-то большим, чем просто внешнее поведение (6:1-18). И читателю может показаться, что Иисус здесь призывает к «аутентичности», как то делали романтики или экзистенциалисты, – иными словами, что внешние формы ничего не значат, важно лишь расположение сердца.

>   Но опять-таки Нагорную проповедь нельзя рассматривать в категориях, которые нам предлагает современный моральный дискурс, как если бы Иисус «на самом деле» говорил примерно то же, что стараются нам внушить нынешние мыслители. Фактически здесь Иисус призывает нас к куда более радикальному пониманию – к предвосхищению того, что можно было бы назвать эсхатологической аутентичностью. Да, наступит день, когда народ Божий будет служить своему Творцу и любить его, когда люди обретут подлинную человечность, о которой говорил древний Закон, причем это будет происходить «естественно», от сердца. Но этот новый образ жизни человека будет его «второй природой», дарованной Богом. И можно формировать такой образ жизни уже сейчас, хотя это и непросто, потому что Иисус уже пришел и Царство Божье началось. Это не происходит «автоматически», потому что Бог хочет, чтобы мы оставались людьми, а не марионетками. Об этом придется думать, за это придется бороться, здесь понадобится молитва о благодати и силах, тем не менее это доступно человеку уже сейчас. Нельзя свести вопрос о надлежащем поведении к повелению «веди себя естественно, иначе твой поступок не будет аутентичным». Иисус начинает с другого конца – на самом деле он говорит так: «Следуй за мной, и ты обретешь аутентичность». Аутентичность, которая чего-то стоит, – это жизнь подлинного человека, каким тебя призывает стать Бог. И то, что стремился дать людям древний Закон – подлинная человеческая жизнь, отражающая Божью славу миру, – начинает рождаться.

>   Вся Нагорная проповедь звучит на фоне вести Иисуса о том, что всё, чего на протяжении многих лет ожидали достичь его соотечественники иудеи, наконец начинает сбываться – но это новое Царство будет выглядеть не так, как они думали. А в чём-то оно радикальным образом будет непохоже на их представления. Им не надо будет использовать насилие, ненавидеть врагов и упорно защищать свою землю и собственность от языческих армий. Другими словами, это не будет устроженной версией жизни предков. Скорее, радостное и свободное от забот доверие Богу Творцу, царствование которого начинает вступать в силу, сделает сердца щедрыми и открытыми к другим людям, даже к тем, кого формально следует относить к «врагам». Вот они – вера, надежда и любовь. Это новый язык жизни, первые зеленые побеги, уже сейчас пробивающиеся сквозь асфальт печального старого мира – как знак того, что Бог-Творец уже начал действовать, а слушатели и последователи Иисуса уже сегодня могут принять участие в том, что Он осуществляет.

>   Именно в этом контексте Иисус произносит, быть может, самые важные слова: "будьте совершенны, <как совершенен ваш Небесный Отец>" (5:48). Здесь стоит греческое слово teleios, напоминающее нам о telos, «цели», у Аристотеля. Станьте людьми, стремящимися к этой цели, станьте подлинно человечными, станьте «совершенными». То же самое слово у Матфея Иисус говорит молодому богатому законнику (19:21): «<Если хочешь быть совершенным (teleios), <ступай, продай всё свое имущество и раздай бедным. /.../ А потом приходи и следуй за Мной>». (Это же слово в подобном контексте мы найдем и в Послании Иакова 3:2.) И в каждом из этих случаев мы видим, что такое «совершенство» – не список трудновыполнимых нравственных правил, но характер, сформированный преизбытком щедрой любви. Когда Павел, к которому мы скоро вновь обратимся, говорит, что по сути христианское призвание сводится к любви, он говорит то же самое, что не раз говорил Иисус. И, можно добавить, говорит именно о том, что Иисус сделал…

>   На этом этапе перед нами неизбежно встает еще один вопрос. Каким образом Иисус вводит в действие Царство Божье? Он посылает своих учеников в города и селения, и, к своему удивлению и восторгу, ученики видят, что дела Иисуса, в частности исцеления, которые могущественно свидетельствовали о действии Божьей силы в мире, совершаются и через них. (Заметим попутно, что Иисус не ставил перед учениками «нравственные задачи», чтобы их испытать, как если бы всё зависело от того, насколько их мораль соответствует стандарту. Об этом тоже зайдет речь – и первые указания на их нравственный мир не слишком обнадеживают, поскольку они ссорятся между собой. Но Иисус поручает им сделать нечто такое, что приближает осуществление Божьего замысла. Язык жизни – это язык, на котором Бог через людей говорит к миру.) Но неужели это всё, что надо было сделать? Несколько учеников Иисуса дарят новую жизнь и надежду крохотному количеству людей, с которыми они пересеклись, – но в целом мир продолжает жить по-старому. Неужели это всё?

>   Разумеется, нет. Иисус имел в виду нечто куда более радикальное, нечто такое, что придало движению его последователей уникальную форму. Именно это решительно отделяет представления Иисуса и его первых учеников о добродетели ото всех прочих подобных теорий. По сути, Иисус верил, что Божье будущее начнет действовать в мире лишь в том случае, если противоборствующие ему силы – силы хаоса и разрушения, ненависти и подозрительности, насилия, гордости, жадности и амбиций – удастся не просто обойти, но сокрушить, встретившись с ними в битве. Вот как он понимал свое царственное и священническое призвание. Размышляя в молитве над священными текстами Израиля, Иисус понял, что для победы в этой битве нужно исполнить двойную роль царя и священника: Мессии Израиля, который сражается за Царство через свои страдания и смерть, и истинного священника Израиля, который послушно приносит Богу Израилеву жертву в новом Храме. Это призвание настолько глубоко, что нам трудно его понять, и тем не менее Иисус верил, что он был Мессией Израиля и священником Израиля, а потому должен претерпеть свои страдания как жертву послушания, несущую победу.

>   Как это призвание, совершившееся через смерть и воскресение Иисуса, связано с тем, что он сказал в Нагорной проповеди и в других местах о грядущем Царстве и о том, что его последователи должны жить сегодня в свете непреложного Божьего будущего?

>   Неизбежная смерть Иисуса – которую он так глубоко понимал в свете Писания, что мог не только ожидать ее, но и заранее видеть ее значение, – тесно связана с его вестью о приходе Царства Божьего и с призывом, обращенным к ученикам, начать изучать язык этого Царства уже сейчас. По меньшей мере, это утверждают все четыре евангелиста.

>   Они не ставят четких границ между Царством, которое возвещает Иисус, и его смертью. Две эти вещи неразрывно связаны. Но это подводит нас к вопросу, который вызывает споры во всём западном христианском мире и который нам необходимо разрешить, иначе он останется препятствием для понимания христианской добродетельной жизни, к которой призывает нас Иисус, и тем более для постижения того, как такое понимание соотносится с другими представлениями о добродетели античного или современного мира.

>   Христиане, особенно на Западе, на протяжении многих лет делились на две группы: на «людей посланий» и «людей Евангелий». «Люди посланий» ставят в центр христианства смерть и воскресение Иисуса, которые «спасают нас от грехов». «Люди Евангелий» в первую очередь думают о следовании за Иисусом через заботу о голодных, помощь бедным и так далее. «Люди посланий» часто плохо понимают, почему Иисус говорил о приближении Царства и призывал своих учеников к «совершенству». «Люди Евангелий» (быть может, их правильнее было бы назвать «людьми начала Евангелий», потому что их образ мыслей обычно мешает им увидеть смысл последних евангельских глав) часто не могут осознать, почему Иисус, творивший все эти замечательные дела, должен был умереть – причем умереть так быстро. Вследствие этого им трудно бывает понять смысл наиважнейших тем богословия Павла.

>   На самом деле, мы не найдем оправдания такой постановке вопроса («или-или») ни в посланиях, ни в Евангелиях – не говоря уже о жизни самого Иисуса. Он считал, что Царство, которое он возвещал, может прийти только через его смерть и воскресение. Или, если начать с другого конца, что главная цель его смерти и воскресения – это установление Царства, о приближении которого он уже объявил вначале. Евангелисты повествуют о смерти Иисуса особым образом. Они подробно описывают учение и еще подробнее суды у первосвященника и римского правителя не для того, чтобы придать повествованию «местный колорит» или предварить историческими деталями центральное событие (само распятие), о смысле которого говорится где-то в других местах. Значение креста, как его передают евангелисты, заключается в том, что это казнь того, кто несет в мир Царство, того, кто исполняет и «царское», и «священническое» призвание Израиля и всего человеческого рода, того, кто одновременно воплощает в себе Бога Израилева, пришедшего установить свое Царство и на земле, как на небе. Знаменитые отрывки, которые отражают то, что позднее стали называть «богословием искупления» (такие, как Мк 10:45: «Сын Человеческий не для того пришел, чтобы Ему служили, но чтобы <служить и отдать Свою жизнь как выкуп за множество жизней>»), дают нам ключ к пониманию смысла всей этой истории, и это вовсе не искусственное применение богословия Павла и его школы (Иисус «умер за наши грехи») для интерпретации истории, которая на самом деле говорит о чём-то ином.

>   Подобным образом, и Павел не думал, что смерть и воскресение Иисуса дали людям лишь «сверхъестественное» спасение, которое никак не связано со спасением всего творения. Как мы видели в предыдущей главе, Павел понимал, что благодаря Иисусу, его смерти и воскресению в нём родились искупленные люди, через которых Творец в итоге всё исправит во вселенной. Суть всего этого – «новое творение» (2Кор 5:17; Гал 6:15). И Евангелия, и послания, и Откровение обретают свой подлинный смысл только в рамках большой, сложной, но глубоко цельной истории, набросок которой нам уже знаком: человек призван отражать образ Божий творению, Израиль должен спасти человечество, Иисус, осуществляя в себе призвание Израиля, спасает человека, а через искупленное человечество всё творение может теперь освободиться от распада и смерти – и этот замысел Бога о творении уже начал осуществляться. Начните рассматривать эту историю однобоко или лишите ее каких-то ключевых элементов – и вы никогда не поймете Новый Завет в целом, не говоря уже о содержащемся в нём призыве формировать привычки сердца и ума, предвосхищающие великую конечную цель.

>   И то разделение мнений, о котором мы говорили, – еще одно Великое Разделение в истории западного христианства – отражает не противоречие между Евангелиями и посланиями, но, скорее, однобокое понимание и тех, и других. (Это разделение имеет удивительные исторические корни, но сейчас было бы неуместно обсуждать этот вопрос.) Отчасти эта проблема объясняется тем, что на протяжении многих веков христиане молчаливо предполагали, что Иисус умер ради одной-единственной цели – чтобы «спасти нас от грехов» (при различных интерпретациях смысла этого выражения). Но в Евангелиях спасение отдельных людей (которое, разумеется, остается их важнейшим элементом) призвано служить более широкой цели – воплощению замысла Бога о мире, установлению Царства Божьего. И в этом Царстве люди получают спасение и избавление от греха ради того, чтобы стать (к чему Иисус уже призывал учеников) не только получателями Божьего прощения и новой жизни, но и теми людьми, через которых они передаются – властителями и священниками.

---

>   Каким же образом мы можем включить и возвещение Иисуса о приходе Царства, и его «спасительные» смерть и воскресение в общую целостную и последовательную картину? Конечно, это великий, даже необъятный вопрос, и мне потребовалась доля безрассудства, чтобы попытаться дать на него краткий – и неизбежно неадекватный – ответ. Он выглядит следующим образом.

>   Иисус принес свою весть «Бог становится царем» не на какую-то нейтральную территорию, он не был подобен первооткрывателю прошлого, который водружал свое знамя на необитаемых землях. Он возвещал о суверенном и спасительном владычестве Бога и показывал своими делами силу и славу этого владычества в мире, который уже находился под властью враждебных властителей – к сожалению, к ним относились властители из самого народа Божьего, включая представителей царской и священнической элиты, а также популярные «группы давления» и революционные движения в Израиле, не говоря уже, разумеется, о властителях языческого мира.

>   Слова о том, что Бог становится царем, в Палестине I века воспринимали как слова о победе Бога Израилева над языческими правителями и освобождении народа Божьего – однако, похоже, сам этот народ стал частью проблемы, а не ее решения. Но поскольку спасительное правление Бога, как его понимал Иисус, царствование этого Бога – Бога кроткой, щедрой и безграничной любви, правление которого уже описано в Нагорной проповеди, – не может быть установлено с помощью насилия, здесь можно использовать только соответствующие ему средства: страдание и жертвенную любовь. Вот в чём состоит глубинная связь между вестью о Царстве и призванием креста. И вот почему западная культура на всех уровнях такую связь отрицает. Мы выбираем для себя царства иного рода и предпочитаем понимать позорную смерть Иисуса как средство чисто духовного «спасения».

>   Подобным образом – это важнейшая тема Евангелия от Иоанна, но мы найдем ее и у трех других евангелистов, – Иисус оказывается тем, через кого слава Божья, наконец возвращается к его народу. Иисус – об этом прямо и однозначно говорит Иоанн и косвенно другие евангелисты – стал Храмом, тем местом, куда, во исполнение древних обетований, приходит Бог, чтобы здесь обитать. Вот почему через всё евангельское повествование, но особенно ярко в рассказе о последнем посещении Иерусалима Иисусом, звучит тема противостояния между ними двумя – Иисусом и Храмом, где последний представлен знатными священниками и самим первосвященником. И снова это не «местный колорит» и уж, разумеется, не история, иллюстрирующая столкновение «религиозного истеблишмента» со свободой Иисуса, который отстаивает духовность спонтанности перед лицом формализма. Скорее, здесь звучит иная мысль: подобно тому, как Иисус возвещал Царство, будучи сам его законным, хотя и крайне удивительным, царем, он также воплощает истинный храм и является его настоящим (хотя и шокирующе странным) первосвященником. Так Иисус в своей жизни воплотил два великих повествования Израиля, царскую и священническую темы Ветхого Завета, которые в нём соединились и указывают на новое призвание, царское и священническое, Израиля и человечества, которые призваны служить всему миру. И благодаря этому призвание человека из первых двух глав Бытия зазвучало с новой силой, о чём, как мы видели, говорят Откровение, Послание к Римлянам и другие тексты.

>   И именно здесь мы видим, как Евангелия и благовестие христиан радикальным образом поменяли представление о добродетели. Иисус взвалил на себя тяжесть не столько абстрактного «греха» вообще (это увело бы нас от реальных событий, закончившихся его смертью), сколько подлинный вес – их силу и их последствия – человеческого греха и бунта, того сплава гордости, греха, безумия и стыда, которые в тот исторический момент воплощал в себе надменный Рим, своекорыстия иудейских вождей, кровавых мечтаний еврейских революционеров – и кроме всего этого, бремя падений его собственных учеников. Я уже цитировал не раз и охотно приведу снова замечательные слова моего учителя профессора Джорджа Кэрда: «Таким образом, здесь в самом буквальном историческом смысле, а не просто в отвлеченном богословском, один понес на себе грехи многих». Иные теории «искупления» стремятся держаться подальше от конкретных событий, а потому заслоняют (если не заменяют) евангельское повествование богословской схемой иного происхождения в надежде дать «объяснение» тому, каким образом грешник может покинуть этот мир и отправиться на небо. Подобные теории с точки зрения богословской методологии ничуть не лучше тех, что ставят в центре всего Царство Божье, игнорируя крест. Царство неотделимо от креста. Это одна цельная история. И только в рамках именно этой истории – а не какой-то ее однобокой версии – призыв Иисуса к добродетели нового творения обретает свой подлинный смысл.

>   Иисус призывал следовать за ним и формировать в нынешней жизни те привычки, которые указывают на грядущее Царство и уже, в какой-то мере, жить его жизнью – но всё это имеет смысл только тогда, когда мы помним о такой формулировке этого призыва (ее сделал знаменитой Дитрих Бонхёффер): «Приди и умри». Иисус не говорил, как это делают некоторые современные проповедники: «Бог любит тебя и замыслил совершить нечто прекрасное в твоей жизни». Он не говорил: «Я принимаю тебя таким, какой ты есть, и потому отныне ты можешь делать то, что для тебя естественно». Он сказал: «Кто хочет <следовать за Мной, пусть забудет о себе, возьмет свой крест – и тогда следует за Мной>» (Мк 8:34). Он говорил, что нужно потерять свою жизнь, чтобы ее обрести, а если ты держишься за жизнь, ты ее потеряешь. И эти слова прямо связаны с его жизнью, с его унижением и смертью, за которыми последовало воскресение и прославление. Он приглашал своих учеников войти в новый мир, точно соответствующий Заповедям блаженства, в мир, перевернутый вверх тормашками, вывернутый наизнанку, где нет места никаким обычным представлениям людей о процветании и добродетели, потому что там царствует совершенно иной порядок.

>   Конечно, Иисус сказал бы, что это нынешний мир перевернут вверх тормашками и <вывернут> наизнанку. Он пришел этот мир исправить, поставить в правильное положение. Благая весть, которую он проповедовал, ради которой жил и умер, бросала вызов привычной картине мира.

>   А это значит, что общепринятые представления – даже представления о добродетели – следует радикальным образом пересмотреть. Уже нельзя думать, что хорошая жизнь возникает тогда, когда человек стремится к полноте «счастья», что позволяет ему построить программу самосовершенствования, воплощающую эту цель в реальности. Вместо этого человеку нужно следовать за Иисусом, который в итоге также стремится к блаженству с преизбытком, но идет к этой конечной цели единственным возможным в нынешнем мире путем – путем ужасной и позорной смерти. И можно понять, почему этот путь так резко отличается от общепринятых. Иисус видел, что мир куда глубже испорчен, чем это <казалось> любому философу древности.

>   Как Иисус думал и учил, всё человечество в целом, включая Божий народ, Израиль, страдает таким глубоким недугом, который невозможно исцелить с помощью любых усилий самосовершенствования. И если Царство Божье должно вступить в силу и дать людям новую жизнь, новое призвание и возможность изучать язык грядущего, надо что-то сделать с этим недугом. Весь старый мир, включая человеческое сердце, привычки ума, воображения и поведения человека, настолько глубоко испорчен, что его нужно не реформировать, но убить. Кроме того, поскольку об испорченности и разложении мира в первую очередь свидетельствует гордыня человека, никакая «добродетель» самосовершенствования здесь не способна осуществиться. Величайшие языческие моралисты могли только лишь взирать на подлинное человеческое существование, к которому можно постепенно приближаться, формируя новые привычки ума и сердца. Эта цель лишь мерцала в воздухе, подобно миражу, по другую сторону глубокой реки с быстрым течением, которую языческие мудрецы не могли одолеть вплавь и через которую они были не в силах перекинуть мост. Иисус погрузился в воду этой реки и действительно там утонул, а затем оказался на другом берегу. И он призывал своих учеников последовать его примеру. Путь Царства есть путь креста, и наоборот, – если, конечно, помнить, что это не Царство на «небесах», но такое положение вещей, когда Божье Царство наступает и на земле, как на небе, когда и здесь, и там исполняется Божья воля.

>   А из всего этого следует, что призвание человека, о котором мы говорили в предыдущей главе, идея «царственного священства» народа Божьего, укоренена непосредственно в том, что совершил Иисус. Человек снова получил возможность стать священником и царем только потому, что совершенный Человек, Сын Человеческий в абсолютно особом смысле, сам стал царем и священником. Иисус пришел ввести в действие и воплотить в себе верховное и спасительное правление Бога над Божьим творением; он пришел также воплотить в себе верное послушание всего творения, всего человечества, а в частности – Израиля. Оба эти призвания – державное движение от Бога к Его творению и благодарное движение от послушного творения к Его Создателю – отражены в Евангелиях, и не только в словах, но и в поступках, причем в тех поступках, которые привели Иисуса на крест. Именно на кресте истинный Бог сокрушил ложных богов и установил свое Царство на земле, как на небе. Этот удивительный парадокс имеет для нас огромное значение. На кресте было во всей полноте и совершенстве явлено то верное и благодарное послушание, которого Бог ожидал от своего творения, от человека, носителя Его образа, и от избранного народа как надлежащий ответ на Божью любовь. Разумеется, смысл креста гораздо больше, но не меньше сказанного здесь.

>   Итак, Иисус был и царем, и священником. Это богословское положение окрашивает собой, порождая горькую иронию, всю историю его мессианского входа в Иерусалим, очищения Храма, ареста и «суда» у первосвященника, а затем – у представителя власти кесаря. После воскресения, когда он действительно стал царем и священником, Иисус призвал своих учеников, в удивительном акте благодати и силою его Духа, разделить с ним это двойное служение, осуществляя его и в своей жизни, и в жизни всего мира. И христианская добродетель строится исключительно на этом призвании, которое укоренено в том, что однажды в истории совершил Иисус, и взирает на грядущий новый мир, где мы станем «царями и священниками», «царственным священством». Цель человеческой жизни, telos Нового Завета как подлинная реальность, на которую лишь указывает представление Аристотеля об eudaimonia, уже представлена в Иисусе. Он есть «конец» всего, он есть цель, как о том говорится в гимне Бернарда <Клервоского>:

>   Иисусе, Ты единственная наша радость
>   И единственная награда,
>   В Тебе вся наша слава
>   И ныне, и вовеки^[8].

>   Таким образом, с христианской точки зрения добродетель нельзя рассматривать как личное путешествие из отправной точки к будущему пункту назначения. Добродетель связана с конечной целью, которая уже начала осуществляться, ее надо рассматривать в рамках эсхатологии инаугурации. Представители великой философской традиции, говоря о добродетели, постоянно утверждали: «Стань таким, каким ты должен быть». Христиане говорят: «Ты уже стал таким, каким должен быть, – во Христе». Мудрые христианские богословы не напрасно утверждали, что всё основывается только на благодати. И если мы внесем такую поправку в представления о добродетели, мы увидим, что не отрицаем, но обогащаем уже знакомую картину: по своей внутренней динамике добродетель – это характер, который основывается на будущем и формируется посредством продуманных и трудных поступков и нравственных усилий. И это значит, что, как всегда утверждали мудрые богословы, благодать действием Святого Духа позволяет нам стать человечными в подлинном смысле этого слова. В чём-то это пересекается с мнением Аристотеля, а в чём-то радикально с ним расходится.

>   Стремление стать царственным священством, стать подлинным человеком всегда ведет к битве, к борьбе, которая часто заканчивается видимой неудачей. Так это было с Иисусом, и это же снова и снова повторяется в жизни его последователей. Но эти последователи обрели добродетель, характер, воплощающий в себе Нагорную проповедь, и тогда через их «обычную» человеческую жизнь в мир входили удивительные вещи. И суть этого явления нам надо искать, прежде всего, в сердце человека.