> 31 марта 1945 года, в Страстную пятницу, в концлагере Равенсбрюк погибла мать Мария (Скобцова). Через два дня была Пасха, но мать Мария до нее не дожила: добровольно заменив собой обреченную на смерть женщину, тем самым она исполнила, может быть, труднейшую из евангельских заповедей: «Нет больше той любви, как если кто положит душу свою за други своя...» 25 апреля войска союзников освободили Равенсбрюк и его узников, спасенная матерью Марией женщина осталась жива.

> О матери Марии сегодня знает весь мир, о ней написаны книги, сняты фильмы. Но каждый святой, тем более новомученник, — это вопрос, обращенный к нам, живущим после них, вопрос о нашем собственном христианстве.

> Елизавета Юрьевна Пеленко родилась в Риге, получила хорошее образование. В молодости была участницей философских и поэтических кружков Москвы и Санкт-Петербурга, пережила влюбленность в <А.> Блока, выпустила сборник стихов «Руфь», который был высоко оценен, увлекалась революционными идеями, вступила в партию эсеров, занималась общественной деятельностью, даже недолгое время занимала пост городского головы Анапы. Дважды была в браке: по первому мужу она Кузьмина-Караваева, по второму — Скобцова, родила троих детей: Гаяну, Юрия, Анастасию. Попала в эмиграцию, где ее ждала совершенно другая жизнь, так непохожая на российскую.

> 16 марта 1932 года она приняла монашеский постриг с именем Марии в честь святой Марии Египетской. Совершил постриг митрополит Евлогий (Георгиевский). Призвание свое мать Мария видела не в затворничестве, а в полной отданности миру: «мирское себя миру не отдает, — говорила она, — а мы должны раздать себя до последней капли». Она понимала монашество в миру как служение ближним, бедным, больным, гонимым. И хотя для православного иночества более характерны формы созерцательного монашества, современники отмечали, что мать Мария «явно нашла для души своей соразмерную ей форму, и потому казалась гармоничной и устроенной» (Манухина). Священник Борис Старк, хорошо знавший мать Марию, вспоминал: «Она была монахиня до мозга костей, после довольно пестро прожитой жизни. Ряса для нее была кожей, а не маскхалатом. Для матери Марии любовь к Богу и любовь к людям были неотделимы».

> Казалось, с прошлым покончено, поэт, философ, общественный деятель умерли, осталась монахиня, которая с новым именем получила какое-то новое во всех отношениях призвание. Но, чтобы выразить это новое состояние, она прибегает опять к стихам.

> С позиций своего нового призвания она пыталась увидеть и понять происходящее в Церкви, в мире, в ее душе:

> «У христианства нет цвета, потому что раскаленная добела сталь не имеет цвета и на него даже нельзя смотреть, чтобы его цвет определить. Христианство, как раскаленная сталь, вонзается в сердце и испепеляет его. И тогда человек вопит: “Готово мое сердце, готово!” И в этом всё христианство. Но есть бесчисленные подмены христианства. Есть, например, религия «благоденственного и мирного жития», это как бы гармоничное сочетание правил с бытом. Сердце не испепеляется, а млеет в час богослужения. Свет не слепит, а ласкает. Что же? Может быть, блаженны млеющие, блаженны обласканные, мирные и безмятежные... Христианство неким огромным болидом упало нанашу планету и раскололо ее на две части. Христианство падает в душу каждого человека, каждой нации, каждой эпохи и раскалывает их на две части. Одна часть спокойно продолжает жить как раньше жила, а другая начинает гореть. И эта горящая душа заполняет всё вокруг себя как пожар, как поток, как печь огненная. Раскаленная душа говорит: “Христос меня мучает. Блаженны мучимые Христовой тайной. Блаженно пылающее сердце, потому что оно готово!” Отсюда всё и отсюда вытекает, так неправильно понимаемое Розановым “во Христе мир прогорк”, — отсюда растет монашество, подлинная аскетика, отсюда все бесчисленные наши кресты, тут и встреча лицом к лицу со смертью, тут Христов Крест, Христова Смерть. Христианин крестится во Христову смерть. Христианин венчается со смертью. Христианин живет всю жизнь рядом со смертью».

> Именно христианство, понимаемое как смерть для мира, но во имя спасения мира, примирило ее со смертью, дало силы переносить потерю самых близких людей. В юности Елизавета Пеленко тяжело переживала смерть отца, которого очень любила. В ее сердце зрел бунт и протест, доходящий до отрицания Бога! Но годы спустя у постели умирающей дочери Насти мать Мария нашла ответ: «Рядом с Настей я чувствую, как всю жизнь душа по переулочкам бродила, и сейчас хочу настоящего и очищенного пути не во имя веры в жизнь, а чтобы оправдать, понять и принять смерть. И оправдывая и принимая, надо вечно помнить о своем ничтожестве. О чём и как ни думай, больше не создать, чем три слова: «любите друг друга»... Настя умерла 7 марта 1926 года, и тогда у Елизаветы Юрьевны зародилась мысль о постриге, ее она смогла реализоваться лишь шесть лет спустя. Прошло время сомнений, метаний, духовных поисков, началась новая жизнь служения.

> Еще будучи мирянкой, она совершала миссионерские поездки по Франции, читала доклады в русских общинах, вела духовные беседы с теми, кто ощущал свою потерянность, ненужность, оставленность Богом и людьми. И чаще ей приходилось не говорить, а слушать: «Людям хотелось высказаться, поведать о каком-нибудь страшном горе, которое годами лежит на сердце, или об угрызениях совести, которые душат», — писала она. Однажды она приехала в шахтерский поселок в Пиренеях, на юге Франции, — «Вы бы лучше нам пол вымыли, чем доклады читать!» — оборвал ее один из рабочих. Нимало не колеблясь, Елизавета Юрьевна взяла тряпку и ведро и стала мыть пол. Она замочила грязной водой свое платье, и вдруг человек, который так раздраженно встретил ее, снял с себя кожаную крутку и протянул ей: «Наденьте, вы вся вымокли». Лед растаял. Позже она вспоминала: «Когда я кончила мыть пол, меня посадили за стол, принесли обед, и завязался разговор». Выяснилось, что один из шахтеров был на грани самоубийства, Елизавета Юрьевна отвезла его к знакомым, где он мог бы восстановить душевные силы и веру в жизнь.

> Ради спасения двух русских интеллигентов, ставших наркоманами, она бесстрашно вошла в марсельский притон и буквально вытащила из него молодых людей. Посадила их на поезд, отвезла их в семью, где они постепенно стали приходить в себя, вернулись к нормальной жизни.

> Соузница матери Марии по Равенсбрюку, С.В. Носович, вспоминала, что у матери Марии всегда была заветная мечта: поехать в Россию, «чтобы работать там не словом, а делом, и чтобы на родной земле слиться с родной Церковью». Но Господь судил ей жить и работать за пределами родины, «чтобы собрать рассеянных чад Божиих». Ради этого она создает «Православное Дело» — общественную организацию для осуществления сугубо практических задач. Мать Мария писала: «Мы собрались вместе не для теоретического изучения социальных вопросов в духе Православия. Мы помним, что «Вера без дел мертва» и что главным пороком русской богословской мысли была ее оторванность от церковно-общественного ДЕЛА».

> Она открывала бесплатные столовые, дома для престарелых, приюты для бездомных, обустраивала православные церкви. При этом деньги она брала в долг, многое старалась делать сама, своими руками, находила таких же бескорыстных помощников. Церковь Покрова на улице Лурмель была устроена в бывшей конюшне, мать Мария писала иконы, делала вышивки, шила для священника облачение. «Вы думаете, что я бесстрашная, — говорила она. — Нет, я просто знаю, что это нужно и что это будет. Я просто чувствую по временам, что Господь берет меня за шиворот и заставляет делать, что ОН хочет. Так и теперь с этим домом. С трезвой точки зрения это безумие, но я знаю, что это будет. Будет и церковь, и столовая, и большое общежитие, и зал для лекций, и журнал. Со стороны я могу показаться авантюристкой. Пусть! Я не рассуждаю, а повинуюсь...»

> Во время войны и оккупации Франции мать Мария с риском для жизни спасала советских военнопленных, и за этот подвиг посмертно была удостоена высокой награды — ордена Отечественной войны. Она также спасала евреев, и за это сподобилась более высокой награды — мученического венца и жительства на небесах.

> 14 июня 1940 г. началась оккупация Парижа. Работа матери Марии и ее сподвижников становилась с каждым днем всё более опасной. 22 июня 1941 г. в Париже и окрестностях было арестовано больше тысячи русских эмигрантов. 8 февраля 1943 г. в дом на ул. Лурмель ворвались фашисты и увели сына ее Юру, на следующий день в гестапо вызвали мать Марию, священника Димитрия Клепинина, их соратника Илью Фондаминского. Сначала всех помести в один лагерь, в Компьене, но вскоре мать Марию отправили в концлагерь Равенсбрюк^*.

> Одна из современниц так описывает ее прощание с сыном в пересыльном лагере:

> «Наутро я застыла на месте в неописуемом восхищении от того, что увидела. Светало, с востока падал какой-то золотистый свет на окно, в раме которого стояла мать Мария. Вся в черном, монашеском, лицо ее светилось, и выражение на лице такое, какого не опишешь, не все люди даже раз в жизни преображаются так. Снаружи, под окном, стоял юноша, тонкий, высокий, с золотыми волосами и прекрасным чистым прозрачным лицом, на фоне восходящего солнца и мать, и сын были окружены золотыми лучами... Они тихо говорили. Мир не существовал для них. Наконец, она нагнулась, коснулась устами его бледного лба... Ни мать, ни сын не знали, что это их последняя встреча в этом мире. Долго она после стояла уже одна у окна и смотрела в даль, слезы медленно текли по ее щекам. Незабываема картина скорби и молчаливого страдания и... надежды. В то же утро нас доставили в фургонах на вокзал и набили нами вагоны для скота, и без воды, в запломбированных вагонах, при ужасных условиях, повезли по направлению к германской границе. На третий день приехали на станцию Равенсбрюк, и оттуда в лагерь».

> 28 января 1944 года Софья Борисовна Пеленко получила открытку от дочери из Равенсбрюка, мать Мария писала: «Я сильна и крепка». И в лагере она оставалась верна своему призванию — посещала чужие бараки, утешала женщин, читала им Евангелие, рассказывала о Боге. И мечтала о том, что придет свобода (и свято надеялась, что освобождение от фашизма принесут русские войска). И, почти ничего не видевшая без очков, продолжала вышивать иконы.

> Мать Мария готовилась встретить свою последнюю Пасху: она украсила окна барака художественными вырезками из бумаги, хотя в лагере были запрещены все виды праздников, в том числе религиозных. Она вышивала необычный образ — Богоматерь обнимает распятого на кресте младенца Христа. «Если я успею её закончить, выйду живой отсюда, а не успею — умру». Она не успела закончить вышивку.

> 10 января 1945 года ослабевшую и больную мать Марию перевели в Юген-лагерь. А 31 марта ее отправили в газовую камеру.

> Еще в 1938 году она писала, словно предвидя свою кончину:

> 16 января 2004 г. Священный Синод Вселенского Патриархата в Константинополе причислил к лику святых монахиню Марии (Скобцову), протоиерея Алексея Медведкова, священника Димитрия Клепинина, Юрия Скобцова и Илью Фондаминского. Основанием для канонизации стало прошение, направленное из Парижа Экзархом Вселенского Патриарха Архиепископом Гавриилом, управляющим Архиепископией Православных Русских Церквей в Западной Европе.