> В 1991 году, когда я был в России, мне впервые довелось посетить православное богослужение. Оно построено так, чтобы чувственно донести тайну и величие поклонения Богу. Храм освещается мягким, немного печальным светом свечей, и кажется, что стены храма не отражают его, а излучают. Под сводами раздается красивый бас дьякона, пение хора. Служба долгая: три‐четыре часа. Можно спокойно приходить и уходить. Никто не призывает «поприветствовать улыбкой стоящего рядом». Люди просто стоя́т (ни стульев, ни скамей нет), священники свершают службу (литургию Иоанна Златоуста, остающуюся неизменной в течение тысячелетия).

> Позднее в этот же день я, в сопровождении священника и сотрудника Международной ассоциации тюремного служения Рона Никкеля, посетил часовню, расположенную в подвале близлежащей тюрьмы. Своим существованием она была обязана поразительной смелости некоего партийного функционера атеистической некогда страны. Расположенная на самом нижнем уровне мрачной темницы часовня представляла собой оазис красоты. Заключенные расчистили в помещении грязь, выложили мрамором пол и повесили на стены медные подсвечники. Они гордились своей часовней, в то время единственной тюремной часовней в России. Каждую неделю священники из монастыря приходили туда совершать богослужения. Поскольку арестантов на эти службы выпускали из камер, посещаемость была действительно высокой. Несколько минут мы разглядывали обстановку, потом отец Вонифатий показал мне икону «Всех скорбящих Радость». «В этих стенах много скорби», — заметил Рон Никкель. Он повернулся к отцу Вонифатию и спросил, нельзя ли помолиться о заключенных. Священник выглядел удивленным, и Рон повторил: «Не можете ли вы помолиться о заключенных?»

> «Молитву? Вы хотите молитву? Молебен?» — переспросил отец Вонифатий. Мы кивнули. Священник исчез в алтаре, откуда вынес еще одну икону «Всех скорбящих Радость» и положил ее на аналой — высокий четырехугольный столик с покатым верхом. Потом достал два подсвечника и кадило. Зажег свечи. Помещение наполнил мягкий аромат. Затем надел облачение, золотую епитрахиль и золотое наперсное распятие, на голову — торжественный головной убор. Перед каждым действием он целовал крест или преклонял колени. Наконец всё для молебна было готово. Священник не молился своими словами: он пел песнопения по служебнику, водруженному на аналой. Примерно через двадцать минут после того, как Рон предложил помолиться, отец Вонифатий произнес «Аминь», и мы вышли из тюрьмы на свежий воздух.

> В России я встречал западных христиан, которые очень ругали Православную Церковь. Они соглашались, что в Православии есть и благоговение, и смирение, и страх Божий, и что богослужение всё это замечательно передает, — но уж очень далек такой Бог, раз к Нему можно приблизиться лишь после долгих приготовлений и с такими посредниками, как священники и иконы. Но у меня осталось чувство, что у православных есть чему поучиться. В Советском Союзе, где не было места для Бога, где мерой всех вещей был человек <(?)>, Православная Церковь не отступила от Бога и пережила самую страшную атеистическую атаку в истории человечества. Отца Вонифатия сложно назвать высоким мистиком, но я видел, как он служит среди уголовников в темнице. Православное Предание научило его, что к Иному следует приближаться иначе, чем к людям. Обряд помогал священнику выйти из духа сиюминутности к спокойствию, в котором слышны ритмы вечности.

> Как говорил американский поэт, монах и богослов Томас Мёртон, если ты нашел Бога слишком легко, возможно, ты нашел вовсе и не Бога.

> * * *

> Кембриджский физик и англиканский священник, широко известный своими работами по вопросам взаимодействия науки и богословия, Джон Полкинхорн, который в свое время оставил должность в университете, чтобы получить рукоположение в Англиканской Церкви, отмечает одно из важных различий между наукой и теологией. Наука постепенно аккумулирует знания: сначала Птолемей, потом Галилей, Коперник, Ньютон и Эйнштейн. Каждый из этих великих ученых основывался на опыте предыдущих. Поэтому даже рядовой физик наших дней знает о физических явлениях больше, чем сэр Исаак Ньютон. А богопознание происходит совершенно иначе. Каждая встреча с Богом абсолютно уникальна и неповторима (как, впрочем, и любая встреча двух людей). Поэтому мистик пятого века и неграмотный иммигрант из нищей африканской страны могут знать Бога глубже, чем современный теолог.

> Американский астроном, астрофизик и выдающийся популяризатор науки Карл Саган говаривал со спесью средневекового звездочета: «Космос — это всё, что есть, и всё, что будет». Однако от желания общаться с Иным не уберегся и он. Он написал роман «Контакт», в котором правительства мировых держав тратят миллиарды долларов, чтобы установить связь с внеземной цивилизацией. Астроном Элли Эрроуэй, отправленная на планету в иной звездной системе, действительно устанавливает контакт, но по возвращении обнаруживает, что ученые ей не верят, хотя простые люди в массе своей относятся к ее достижению благожелательно. Роман Сагана имеет более глубокий смысл, чем предполагает сам автор.

> Христиане утверждают, что бывают времена, — хотя, думается, не столь часто, как мы уверяем окружающих, — когда мы действительно вступаем в личное общение с Творцом мироздания. После одной из таких встреч схоласт и богослов святой Фома Аквинский сказал: «Я не могу писать. Я видел то, перед чем все мои писания — простая солома».

> В начале романа «Контакт» Элл и Эрроуэй ежедневно прослушивает эфир в поисках сигналов от других цивилизаций. Однажды она улавливает в наушниках необычные звуки, повторяющиеся с явно искусственной закономерностью. Потрясенная, она выпрямляется в кресле. Это — сигнал! Для христиан контакт тоже может быть своего рода шоком. Вот что пишет Клайв Льюис:

> «И вздрагиваем от страха, как вздрагивали, услышав, что кто‐то дышит рядом в темноте. «Смотрите, да он живой!» — кричим мы и чаще всего отступаем. Я бы и сам отступил, если бы мог. Хорошо при безличном Боге, неплохо и при субъективном Боге истины, добра и красоты, а при бесформенной и слепой силе и того лучше. Но Живой Бог, Который держит тебя на привязи или несется к тебе на бесконечной скорости, Бог‐царь, Бог‐ловец, Бог‐возлюбленный — совсем другое. Люди, «ищущие Бога», умолкают, как умолкают дети, игравшие в разбойников, заслышав настоящие шаги. А может, мы нашли Его? Мы не думали дойти до этого! А может, упаси Господи, Он нас нашел?»^[2]

> Я и сам порой ощущал как бы сильный рывок, вытягивающий меня из болота цинизма и противления, поворачивающий жизнь в новом направлении. Однако куда чаще и куда дольше я просиживал «в наушниках», отчаянно надеясь услышать весточку из другого мира. Я надеялся на контакт — и не слышал ничего.

> Может ли Существо, столь важное и фундаментальное, как Бог, Который сотворил нас, чтобы мы знали и любили Его, быть столь далеким и неясным? Если Бог сотворил «мир и всё, что в нём» (Деян 17:24), чтобы мы искали и нашли Его (как объяснил апостол Павел собранию афинских скептиков), почему бы Ему не открыться нам?

> Библейские авторы жили в Святой Земле, где горели пламенем кусты, скалы навевали священные метафоры, а звёзды возвещали величие Божие. Ныне такого нет. Сверхъестественный мир словно спрятался, оставив нас наедине с миром материальным, осязаемым, видимым. Однако жажда общения с Богом, тоска по контакту с незримым, по любви космического Родителя, Который способен привнести смысл в нашу земную суету, не уходят.

> Мы, живущие в материальной вселенной, в телах из плоти, хотим, чтобы Бог общался с нами в нашем мире.

> Однажды я был в католическом храме Божьей Матери Гваделупской (возле Мехико). Там есть музейная комната, рассказывающая об истории храма. Согласно преданию, в 1531 году Дева Мария явилась на этом месте одному индейцу, а образ ее чудом запечатлелся на его плаще. Этот оборванный плащ можно видеть в церкви и ныне. Считается, что в зрачке Девы сохранилась фигурка индейца, и туристы внимательно вглядываются в увеличенную фотографию: где там силуэт мужчины? На других фотографиях — ушная мочка: говорят, на ней начертана Песнь Песней. Вместе с тысячами паломников я глядел на статую Девы Марии с горизонтального эскалатора, который медленно вез нас по святилищу, пока священники служили за прозрачной стеной мессу.

> Не знаю, бывал ли Карл Саган в храме Божьей Матери Гваделупской, но если да, то представляю себе его скептицизм: мол, люди могут навоображать себе что угодно. Мы жаждем зримости, надеемся низвести сверхъестественное до материального уровня. В 1999 году образ Иисуса появился на одном из стеклянных офисных зданий во Флориде: его можно было увидеть, глядя на стекло под определенным углом. И уже на следующий день на улице выстроилась вереница машин в полтора километра. Мы, творения из плоти и крови, тотчас хватаемся за всё, что выходит за рамки обычных явлений.

> Английский математик Алан Тьюринг, один из отцов информатики, разработал тест, способный определить, может ли машина думать. В одну комнату ставится клавиатура с монитором, за которую садится экспериментатор. В другую комнату помещается «объект X» — либо человек, либо компьютер. Экспериментатор, не зная, кто такой в данном опыте X, человек или машина, задает ему серию вопросов: Пожалуйста, напишите сонет на следующую тему. Сложите 34957 и 70764. Играете ли вы в шахматы (предложить несколько шахматных задач)? Наличие у машины способности думать можно констатировать в том случае, если экспериментатор не сможет определить по ответам, с кем имеет дело — с человеком или с компьютером. В 1950 году, когда была опубликована статья Тьюринга, шансы машины обмануть экспериментатора были невелики. В наши дни компьютеры побеждают лучших шахматных гроссмейстеров мира, они способны вести развернутые диалоги с пользователями. Если машину соответствующим образом запрограммировать, она способна на какое‐то время сбить экспериментатора с толку.

> Поскольку Бог невидим, люди как бы творчески переосмысливают Его, создают Его по собственному образу и подобию. Моя книга «Разговоры с Богом» написана в форме диалога, в котором Бог отвечает автору на вопросы. Недавно я беседовал с одним из поклонников этой книги, человеком нехристианского вероисповедания, и спросил, в какого Бога он верит. «Бог не существует вне нас, — ответил он, — Бог — вместилище всей доброй энергии мира. Мы сами творим Бога, все мы». Иными словами, по тесту Тьюринга, Бог не обладает свойствами уникальной личности.

> Но христиане верят, что Бог является Личностью. Ему присущи все качества личности: непредсказуемость, способность чувствовать, мыслить, вступать в отношения, иногда помогать, а иногда мешать. Но каким образом, так сказать, усадить Бога на место «объекта X»? Ведь Он не может напечатать ответы на мониторе! Выражаясь научным языком, Бог эмпирически не верифицируем. Человеку надо верить во что‐то, и этот инстинкт не слабее голода и жажды. Но человек больше не знает, во что именно верить. Традиционное же богословие воспринимается многими как кулинарная книга: рецептов много, а голода не утолишь.

> * * *

> В комедии Вуди Аллена «Спящий», написанной по мотивам романа Герберта Уэллса «Когда спящий проснется», главный герой провел двести лет в специальном холодильнике, а потом пробудился. В одной из сцен он показывает жителям будущего старые фотографии, пытаясь объяснить им свое время. Он говорит о президенте Ричарде Никсоне и кинорежиссере Нормане Мейлере. Потом берет фотографию знаменитого проповедника: «Билли Грэм. Говорил, что лично знаком с Богом». В этот момент зрители всегда смеются, и винить их в этом трудно. Утверждение выглядит абсурдным. А между тем оно емко выражает данное нам обетование.

> Бог личностен. Значительная часть христианского богословия прошла через горнило греческой философии, что и мешает нам воспринять эту простую истину до конца. И мы часто используем для описания Бога абстракции вроде «Основа всякого Бытия» или «Неизбежное Следствие».

> Однако и Ветхий, и Новый Заветы изображают Бога, который действует в нашей жизни, а наши действия влияют на Него. «Ибо благоволит Господь к народу Своему», — говорит псалмопевец (Пс 149:4). А устами пророков Бог резко укоряет свой народ. Личностность Бога видна практически на каждой странице Библии. «Бог есть любовь, — пишет апостол Иоанн, — и пребывающий в любви пребывает в Боге, и Бог в нём» (1Ин 4:16). Куда уж личностнее.

> Но почему же столь трудны личные отношения с Богом? Ведь неслучайно многие предпочитают молиться святым, которые кажутся более доступными и менее страшными. Однако протестантские реформаторы и католические мистики зовут нас к прямому, без посредников, общению с Богом. И современные благовестники без конца твердят, что с Богом нужно разговаривать запросто, любить Его, как любят друга. Послушайте «песни хвалы» в современных церквях: они очень похожи на любовные песни по радио, только место возлюбленного занимает Бог или Иисус. Евангелическая традиция, которая говорит о близости с Богом, чревата ошибками и злоупотреблениями. «Сегодня перед проповедью я спросил Господа, о чём мне говорить. И Он сказал: говори не о гордыне, а о бережном отношении к Божьим дарам». «Господь сказал, что в городе нужно построить еще один медицинский центр». «В этот самый момент Бог шепчет мне, что у одного из присутствующих рушится брак». Я доподлинно знаю, что некоторые подобные высказывания — обман, проявление безответственности или манипуляция. Они отражают разговоры с Богом, которых на самом деле не было, и способствуют созданию духовной касты избранных, пропитанной особым духовным снобизмом.

> Известный лютеранский пастор, писатель и историк Церкви Мартин Марти признается, что может «пересчитать по пальцам одной руки случаи, когда «непосредственность» общения с Богом была так сильна, что о ней стоило сказать близким людям. И ни разу она не была настолько сильной, что ее можно было бы выставлять перед публикой».

> Зато Марти довольно много говорит о чувстве оставленности, покинутости Богом, которое посетило его во время долгой и тяжелой болезни жены.

> Я глубоко уважаю писателя и богослова Фредерика Бюхнера — и за его книги, и за его христианскую веру. Он бросил успешную литературную деятельность, пошел в семинарию и получил рукоположение в пресвитерианские пасторы. Впоследствии, впрочем, Бюхнер вернулся к литературе, как к основной «проповеднической кафедре». В своих воспоминаниях он приводит сцену, когда теплым летним днем лежал на солнце, отчаянно моля о чуде, о ясном знамении от Господа:

> «С такими дикими ожиданиями я лежал на траве. Вера в Бога для меня означает (хотя бы отчасти) веру в возможность чуда. По разным обстоятельствам у меня в тот момент возникло сильнейшее чувство, что пришло время для чуда, что жизнь моя созрела для него. И сама сила этого ощущения, казалось, предвещала чудо. Что‐то должно случиться: возможно, я даже смогу это увидеть и услышать. Уверенность моя была столь сильна, что, оглядываясь на эти мгновения, я удивляюсь, как сила самовнушения не привела‐таки к тому, что я увидел бы чудо. То ли солнечный свет был слишком ярким, а воздух — слишком ясным, то ли остатки скептицизма помешали мне увидеть духов, парящих среди яблонь, или услышать голоса́ из скопления желтых одуванчиков, но ничего не случилось. Только зашелестел ветер, и застучали друг о друга ветви яблонь».

> Было ли это голосом Божиим? И если да, то почему бы Богу не высказаться более ясно, не столь двусмысленно? Ведь и сам Бюхнер не считал, что он что‐то получил в ответ.

> Бюхнеру было уже за пятьдесят, когда он стал преподавать в Уитон‐колледже. Там он впервые обнаружил, сколь свойским у многих выходит богообщение: «Я был потрясен, увидев, насколько легко студенты перескакивают с разговора о погоде и кино к вопросу о том, как Бог действует в их жизни. Если бы в подобном ключе стал высказываться кто‐то из моего прежнего круга общения, обрушился бы потолок, загорелся дом, у людей были бы круглые от удивления глаза». В конце концов Бюхнер оценил горячую веру студентов, но поначалу ему показалось, что Бога они выставляют каким‐то рубахой‐парнем.

> Не разжигаем ли мы, как реклама «Пепси», жажду, которую не можем утолить? На прошлой неделе в моей церкви пели: «Я хочу лучше Тебя знать, я хочу коснуться Тебя, я хочу увидеть Твое лицо». Но нигде в Библии не сказано, что мы коснемся Бога и увидим Его лицо. Во всяком случае, не в этой жизни.

> В Америке верующие часто говорят о дружбе с Богом. А ведь Клайв Льюис в книге «Любовь» предупреждает, что из всех видов любви дружба наименее точно описывает отношения между тварью и Творцом. Но как в таком случае можно выстроить «личные отношения» с Богом, Который невидим? Если мы даже не всегда полностью уверены, что Он здесь?