> Начало возврата

> «Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли положу начало, Христе, нынешнему рыданию?»¹. Этими словами Покаянного канона святого Андрея Критского вот уже много веков начинает Церковь Великий пост, ими обращается к Богу от имени каждого из нас.

> Миллионы людей никогда не слышали этих слов. Да если бы и услышали, вряд ли поняли бы, вряд ли ощутили бы как свои, от собственного сердца идущие, собственную скорбь, печаль и раскаяние выражающие. О многом готов плакать и рыдать современный человек, на многое готов жаловаться, многим возмущаться, но, пожалуй, меньше всего склонен он плакать и рыдать о своей душе, о ее нищете и загрязненности, о том, что растрачена она на мелкое и низкое, раздроблена и немощна.

> Наше общество, наша цивилизация очень высоко ставят знания и просвещение, науку и разум. Нас всё время чему-то учат, чем-то просвещают, так что современный человек до отказа набит всевозможными знаниями. Но давно уже не учат нас всматриваться в себя, вслушиваться в голос совести и им проверять, им оценивать свою жизнь. Напротив, можно без всякого преувеличения сказать, что весь тот оглушительный грохот, в котором мы живем, – грохот навязываемой человеку день и ночь информации, грохот безостановочно изливаемой на него пропаганды, грохот внешних забот – главной целью имеет не дать задуматься, а значит, заглянуть в себя, встретиться со своей душой, опуститься на ту глубину, откуда только и можно увидеть собственную жизнь как бы со стороны, т.е. в свете совести. Мы всегда заняты внешним, и у нас не только не остается времени для внутреннего, но постепенно отмирает и сам орган, которым это внутреннее воспринимается. И потому непонятным архаизмом звучат для нас удивительные слова покаянной молитвы, в которых когда-то и поистине навеки выражена была вся печаль пробудившейся души, заговорившей совести.

> Но, может быть, на одно усилие мы еще способны – выйти на мгновение из увлекающего нас потока внешней жизни, закрыть для него свое внимание и спросить себя: «Про что эти слова? Что выражает пронизывающая их музыка?» Случается, что, погруженные в повседневную суету, мы спешим по делам и внезапно слышим из окна над собой дивную мелодию. На мгновение всё меняется, освещенное новым светом. В самом деле, куда мы спешим? Зачем эта суета, этот шум? И повседневность, за минуту до этого увлекавшая нас с головой, кажется теперь серой и бессмысленной. Подобным образом христианство и Церковь сохранили звуки и слова, которые одни только и способны еще раскрыть человеку мiр его совести. Они и есть то самое окно, откуда доносится к нам таинственный и властный призыв: «Остановись! Загляни в себя! Задумайся! Вернись к потерянной глубине жизни!» И сразу входит в душу светлая печаль о страшном изъяне нашего бытия, в котором не оказалось того, что было когда-то безнадежно растрачено, а теперь видится самым нужным, драгоценным и прекрасным. «Как будто душа о желанном просила...»² – вот строка давно умершего и забытого русского поэта, так просто и полно выражающая это чувство. Плачет душа о желанном, смутно мерцающем, видит какой-то свет, какую-то возможность иного. И уже не кажутся странно-архаичными слова Покаянного канона и горестный вопрос: «Откуду начну плакати окаяннаго моего жития деяний? Кое ли начало положу, Христе, нынешнему рыданию?» Напротив, расслышав в этих словах плач собственной души, мы начинаем воспринимать всё внешнее, то, чему отдавали последние силы ума и сердца, как чуждое, постылое и бесполезное.

> Сказав это, мы, в сущности, выразили, пусть бледными и немощными словами, весь смысл Великого поста как покаяния и очищения, с которого Церковь начинает ежегодно медленное восхождение к радости Пасхи. Ведь на последней глубине только одного ждет от нас Бог – чтобы заплакала наша душа. Ибо плач этот означает, что тронуто сердце наше светлой печалью о высшем и чистом, что достиг нас потаенный свет и воскресла наша совесть, что нищета, зло и пустота жизни перестали быть для нас чем-то естественным и не хочет их душа, а жаждет нового. Это и есть покаяние, о даровании которого молилась Церковь: «Покаяния отверзи ми двери, Жизнодавче. Утренюет бо дух мой ко храму святому Твоему»³. «Утренюет», т.е. пробуждается, и в пробуждении видит, и, видя, стремится, и в стремлении оживает. Не от горя этот плач души, а от света. Точно приблизился, вошел в нашу жизнь кто-то несущий такую любовь, такую радость, такую полноту жизни, о которых мы и мечтать не смели, и вот видим, как не готовы мы к этому дару.

> Так начинается возврат наш к подлинной жизни, та «постная весна»⁴, о которой говорится в церковном песнопении, ибо пост действительно совпадает с весной и Пасха есть праздник весны, т.е. оживления и воскресения природы. И наступает эта весна не только в природе – к ней призвана, ее жаждет и наша душа, которой так необходимо воскресение. И Великий пост зовет нас не только изменить внешнюю свою жизнь, но через плач души о чистой совести начать весеннее и радостное возвращение к Богу.

 

> Метод пробуждения и освобождения

> До сих пор, говоря о Великом посте, мы говорили об общем смысле этого периода, издревле выделенного Церковью как время духовного пробуждения, раскаяния, переоценки человеком собственной жизни, как время плача души о растраченном ею даре. Сегодня мы остановимся на том методе, которым – также издревле – подготавливалось это пробуждение и эта переоценка, а именно на посте, или пощении, как таковом.

> Но здесь пресловутый современный человек, с которого мы начинаем обычно наши беседы, снова пожимает плечами: «Что за абсурд? Ведь даже если и верить в Бога, то не всё ли Ему равно, что мы едим?» В пощении этот самый человек усматривает то, что как раз и делает религию непонятной, чуждой, каким-то сплетением древних обычаев и суеверий, чуть ли не магией. Ему некогда вдумываться и углубляться. Он знает, что пища, во-первых, необходима для жизни и, во-вторых, может доставлять удовольствие. Знает он, конечно, и то, что современная наука, занявшись так называемой гигиеной питания, научилась отличать полезную пищу от вредной. Но ему обычно и в голову не приходит, что пища, именно как условие и источник жизни, а в каком-то смысле даже как сама жизнь, может иметь и, несомненно, всегда имела огромное духовное значение.

> Между тем нетрудно показать, что от нашего восприятия пищи зависит и то, как мы воспринимаем жизнь. Например, один из учителей и вдохновителей Карла Маркса, немецкий философ Фейербах утверждает: «Человек есть то, что он ест», и из этого утверждения выводит (а за ним и остальные «материалисты») свое понимание человеческой жизни, всей истории человечества. Но вот Христос в самом начале Евангелия говорит, что «не хлебом единым жив будет человек» (ср. Мф.4:4), и здесь мы ощущаем совсем другую интуицию о человеке.

> Итак, в первом случае человек сведен к пище, то есть к абсолютной и непреодолимой зависимости от внешнего мiра. Во втором случае зависимость эта обличается как ложная: человек если и подчинился ей, то в силу какого-то искривления, искажения своего сознания. Фейербах в полной зависимости человека от пищи, т.е. материи, видит основоположный научный факт и, следовательно, закон, норму; Христос же утверждает, что факт этот есть на деле нарушение другого, высшего закона жизни, самопорабощение человека тому, чему не должно порабощаться.

> Как видим, вопрос о пище и ее смысле родился отнюдь не из какого-то древнего суеверия. Он стоит в центре векового спора о человеке, в котором каждый так или иначе выбирает свою сторону. И только в свете этого спора можно понять то, какой смысл придает посту христианство.

> Суть поста – нужно ли это доказывать? – в воздержании и самоограничении, в борьбе с бессознательными желаниями и влечениями, которые можно назвать физическими и животными. И не только религия, но и весь жизненный опыт доказывает нам, что воздержание может быть, и очень часто бывает, источником огромной силы и настоящей победы. Так, воздержание – и в первую очередь именно от пищи – составляет обязательный элемент спортивной тренировки. Всякий атлет знает, что для победы нужно, прежде всего, до конца подчинить себе тело, а потому не только развивать мускулы, но и воздерживаться от всего, что делает тело тяжелым и инертным, порабощает его всяким беспорядочным и разрушительным желаниям. Атлет – уже не раб, а в каком-то смысле господин пищи. Естественная зависимость от пищи уравновешивается в нём подчинением питания главной задаче. Так что и про атлета можно сказать, что он не одним хлебом живет.

> Пример этот, вроде бы не имеющий никакого отношения к религии, помогает нам понять религиозный подход к пище и воздержанию, т.е. к посту. Разница здесь лишь в конечной цели. У атлета цель проще: заставить тело сделать то, что без поста и воздержания оно не сделает, выявить и осуществить заложенные в нём, но в обычной жизни утерянные способности и возможности. Цель верующего, при всём ее сходстве с первой, неизмеримо выше – преодолеть ту подчиненность, то рабство материи, в котором, сам того уже не замечая, живет человек, и достичь целостной жизни, восстановления в себе нарушенной иерархии души, разума и тела.

> Иными словами пост – не самоцель, а только средство. Вера раскрывает нам не только те или иные нравственные недостатки наши, но прежде всего – отяжеление всей нашей жизни, трагическое ожирение души, порабощение ее низшему. И она же зовет нас к освобождению от этой тяжести, к пробуждению и восхождению. Вот это и есть пост, это и есть воздержание. Воздержание не только от пищи, но и от всего, что неприметно для самого человека всё более порабощает его и тянет вниз. Сам Христос сказал про зло в нас, что оно не может быть изгнано, иначе как молитвой и постом (см. Мф.17:21). И эти слова Его укоренены в глубоком видении природы человека, целостности его психофизического состава, зависимости в нём души от тела и тела от души – той зависимости, вне которой невозможно понять библейско-христианское учение о человеке.

> Таким образом, говоря о посте, мы касаемся темы, которая имеет ключевое значение для религиозного восприятия мiра и человеческой природы.

 

---

> 1 Начальные слова Великого канона, составленного свт. Андреем Критским († 712 г.). Чтение этого канона назначено церковным уставом на первой и пятой неделях Великого поста. <В переводе на русский иером. Амвросия (Тимрота): "С чего начну оплакивать злосчастной моей жизни деяния? Какое положу начало, Христе, нынешней песни плачевной?">

> 2 Из стихотворения К.Д. Бальмонта «Безглагольность» (1900): «Как будто душа о желанном просила, / И сделали ей незаслуженно больно».

> 3 Песнопение воскресной утрени от Недели о мытаре и фарисее до Недели 5-й Великого поста, исполняемое по псалме 50. <Русский перевод: "Покаяния врата отверзи мне, Податель жизни, ибо с рассвета стремится дух мой ко храму святому Твоему...">

> 4 Ср.: «Возсия весна постная, цвет покаяния...» (Вечерня в среду Сырной седмицы. Стихира 1-я на "Господи, воззвах").

 

 

См. также:
• о воскресении, посвященном мытарю и фарисею (в этом году – 1 февраля):
   + свящщ. Яков Кротов, Александр Шмеман (+ссылки)
   + священник Александр Мень (+ссылки)