С Новым годом!

+ cвященник Георгий Чистяков:
   большой духовный опыт нам может дать новогодний вечер (+ссылки)
+ поздравление с Новым годом свящ. Вячелава Рубского, 2022 г., видео

> <...> Личность Иисуса со всем тем, что он говорил и делал, стала камнем преткновения, постоянным скандалом. К каким колоссальным последствиям привела его удивительно радикальная идентификация дела Божьего (в теории и на практике) с делом человека! Он наступал по всем фронтам, и теперь его атаковали со всех сторон. Он не играл ни одной из ожидаемых ролей <.....>.

<...>

> Без должностей и званий

> Как относиться к этой вести, к этому поведению, к этому притязанию, наконец, к его личности? Вопрос был неизбежен. Он проходит в качестве предпасхального вопроса через послепасхальные Евангелия и до сих пор не умолк: кем вы считаете его? Кто он? Один из пророков? Или больше?

<....>

> Когда мы говорим о центре христианской веры – об Иисусе как Христе, требуется сугубая осторожность, чтобы принятие желаемого за действительное не затемнило <критического> мышления. Именно здесь следует понять, что Евангелия – не документы чистой истории, а тексты практического благовестия веры; их цель – вызвать и укрепить веру в Иисуса как Христа. Именно здесь особенно сложно провести границу между <произошедшими событиями и интерпретацией событий>, между историческим повествованием и богословской рефлексией, между <предпасхальными словами> и послепасхальным <их> пониманием.

> Ранние христианские общины, их богослужение, благовестие, дисциплина и миссия, <а также> редакторы Евангелий могли оказать влияние не только на слова воскресшего и вознесшегося, но и на слова земного Иисуса, особенно на его христологические высказывания о самом себе. Для толкователя это означает, что самый правоверный богослов – это не тот, кто рассматривает в качестве истинных как можно больше слов Иисуса из евангельского предания. Однако и самый критический богослов – это не тот, кто рассматривает в качестве истинных как можно меньше евангельских слов Иисуса. В этом центральном вопросе некритичная вера, как и неверующая критика, не достигают сути предмета. Истинная критика не разрушает веру, истинная вера не мешает критике.

> В частности, разве не должны мы учесть возможность того, что исповедание веры и богословие общин повлияли на мессианские истории?

> Естественно, нельзя утверждать, что все эти истории являются только легендами или мифами. Ведь они часто – вспомним, к примеру, о крещении Иисуса – связаны с историческими событиями. Однако часто в них едва ли можно выделить историческое ядро, и в любом случае нельзя просто принимать как данное, что мессианские высказывания были связаны с ними изначально. Эти мессианские истории имеют свое значение, но именно это значение читатель упустит из виду и запутается в противоречиях, если он будет понимать их предложение за предложением как исторический отчет.

> Сегодня каждый серьезный экзегет подчеркивает, что вера и богословие раннего христианства оказали особенное влияние на мессианские титулы. Более тщательное исследование могло бы показать, что сам Иисус не прилагал к себе ни одного почетного мессианского титула – ни Мессия, ни Сын Давидов, ни Сын, ни Сын Божий. Но после Пасхи, взирая назад, всё предание об Иисусе рассматривали – и как станет ясно, не без оснований – в мессианском свете и соответственно вносили мессианское исповедание в представление истории Иисуса. Редакторы Евангелий также взирают назад и говорят в свете пасхальной веры, для которой мессианство – теперь понимаемое совершенно иначе – не является вопросом. Однако прежде оно было вопросом, настоящим вопросом.

> Это негативный результат? Да, возможно; да, в отношении титулов, использовавшихся самим Иисусом. Нет, определенно нет, в отношении притязания Иисуса. Ибо очевидно, что его притязание не исчезает вместе с его титулами. Напротив, великий вопрос, что и кто есть он, не разрешается этим результатом, но возникает намного более остро: что и кто есть он, человек, не поддержанный никаким особенным происхождением, семьей, образованием, властью, принадлежностью к партии и, кажется, не придающий значения никаким специальным титулам и званиям, но всё же, как уже стало ясно, выдвигающий великое притязание?

> Нельзя забывать: титулы, о которых здесь идет речь, были, каждый по‐своему, определены различными традициями, а также более или менее политическими ожиданиями его современников. В то время многие ожидали Мессию, Сына Давидова, Сына Человеческого, но Иисус всё же не был таковым. Судя по всему, он вообще и не хотел быть таковым. Ни один из расхожих терминов, ни одно из обычных представлений, ни одна из традиционных должностей, ни один из популярных титулов, очевидно, не подходил для выражения его притязания, для описания его личности и послания, для раскрытия тайны его сущности. Именно <приписанные Иисусу возвеличивающие его мессианские титулы> позволяют увидеть яснее, чем все человеческие ролевые ожидания священников и богословов, революционеров и аскетов, благочестивых и неблагочестивых незначительных людей, что этот Иисус – другой!

> Именно поэтому он никого не оставлял равнодушным. Он стал публичной личностью и дал повод к конфликту с окружающей средой. Сталкиваясь с ним, люди, и особенно иерархия, неизбежно видели себя поставленными перед неизбежным окончательным выбором. Он требовал окончательного решения: однако не просто «да» или «нет» по отношению к определенному титулу, определенному званию, определенной должности или определенной догме, обряду или закону. Его весть и община ставили вопрос, на кого и на что человек, в конечном счете, желает ориентировать свою жизнь. Иисус требовал окончательного решения в пользу де́ла Бога и человека. Сам он полностью отдает себя этому «делу», не требуя чего‐то для самого себя, не делая свою собственную «роль» или звание темой своего послания. Великий вопрос о его личности был поставлен лишь косвенно, и стремление избегать всяких титулов лишь усложнило загадку.