Александр Мень. История религии. Учебник. Том1.
Глава VII. ИИСУС ХРИСТОС. Начало христианства. 7 г. до Р.Х. — 30 г. по Р.Х. 
http://alexandrmen.ru/books/histrel/hr_1_07.html

Грозы и ураганы проносились над Церковью, внешние и внутренние опасности подстерегали ее. Властолюбие вождей и язычество толпы, мирские и аскетические соблазны, натиск открытых противников и грехи христиан, распри и расколы — все это порой, казалось, ставило под удар само существование Церкви. Но она выдержала все исторические битвы и кризисы.

Тайна ее неодолимости в Сыне Человеческом, Который, по слову апостола, «вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр 13:8).

Непросветленное сознание человека ищет внешнего величия, покоряется зримой силе; но не это дает ему Евангелие. Каждая душа, обретшая Иисуса Христа, отныне знает, что человек — не одинокий скиталец в черной космической пустыне, а дитя Божие, соучастник Божественных замыслов. В Нем сокровенный и непостижимый Творец стал близок нам, и это наполняет жизнь радостью, красотой, смыслом. Нет больше «пугающего безмолвия бездны», над всем — свет Христов и любовь Небесного Отца. 

* * *
Петр (Мещеринов), игум.
Жизнь православного христианина в современном мире (на примере митрополита Антония Сурожского)
http://kiev-orthodox.org/site/churchlife/1512/
IV

Четвёртое, на что необходимо нам обратить внимание - это экклезиология владыки Антония. Я имею в виду, конечно, не отвлечённое богословствование - она всегда было чуждо Владыке; но именно духовную жизнь, которая опиралась на восприятие Церкви. Сегодня можно выявить две "практические" экклезиологии. Первая выражается словами столь любимого Владыкой святителя Феофана Затворника: "Божественные стихии, Церковь Божию питающие, суть Слово Божие и святые Таинства" (Собрание писем. Том дополнительный, стр. 241. М., 2001). Всё остальное в церковной жизни - это ~суббота для человека~ (Мк.2,27). Такая экклезиология даёт христианину жизнь, хотя и многотрудную, но лёгкую и глубокую (~бремя Мое легко...~ Мф.11,30), ~чувства его навыком приучаются к различению добра и зла~ (ср. Евр.5,14), ибо ~он имеет помазание от Святаго и знает всё~ (ср. 1Ин.2,20). Церковность выявляется в этой системе координат в Евхаристии, в молитве, личной и общинной, объединяющей небесную и земную Церковь, и в вере, действующей любовью, которая распространяется на всех людей. Суть этой экклезиологии - что Христос, Который ~вчера и сегодня и во веки Тот же~ (Евр.13,8) непосредственно приобщает Себе, даёт Себя каждому человеку в Своём Теле, которое и есть Церковь.

Суть второй экклезиологии - что вот этого +непосредственного+ "давания" Христа каждому христианину быть не может. Церковь - это не непосредственное богообщение, +не+ Тело Христово, но именно +"посредство"+: только через "что-то" - через традицию, дисциплину, аскетику, Святых Отцов, определённые исторические культурно-эстетические формы, державничество, имперскость, национализм и т.п. - человек может войти в общение с Богом (и само это богообщение понимается здесь неверно, не по-христиански, очень "внешне", ветхозаветно). Признаки этой экклезиологии: Св. Писание не занимает основополагающего места, оно объявляется всего лишь частью Предания (то, о чём писал свт. Филарет), и уже даже не только Св. Отцы, но и всякая околоцерковная идеологема (типа Третьего Рима) оказывается гораздо более авторитетна, чем Писание. Таинства становятся в ряд с аскетико-дисциплинарной практикой и подавляются ею. Для этой церковности характерно выпячивание традиции и обряда как самоценности. Плоды такой экклезиологии - подмена трезвенной евангельской реальности неким виртуальным, неадекватным миром. Человек оказывается в сказочном "параллельном" пространстве: он погружается в лубочность, играет в детский сад со старцами и духовниками, ищет врагов, с религиозным рвением, достойным иного применения, ждёт Царя-батюшку, борется с глобализацией, масонством, модернизмом, экуменизмом и ещё тысячью вещей, мечтает вернуться в прошлое, и т.д., и т.д. - и всё это под вывеской "Церковь". Такая церковная жизнь становится очень тяжёлой и плоской для искренних сердец; подогревается это ещё и наличием псевдосвятоотеческой идеологии, согласно которой человек не должен жить в ладу с самим собою. Я не скажу ничего нового, констатируя, что "торжествует" сегодня вот это второе "православие"… Владыка же Антоний - несомненно, образец и проповедник первого, настоящего, подлинного церковного мировосприятия.

* * *

Игумен Петр (Мещеринов).
Мучение любви, или... Размышления над книгой архим. Лазаря (Абашидзе) «Мучение любви»
http://www.reshma.nov.ru/texts/ig_petr_muchenie_lubvi.htm

/...../ В Св. Писании ясно написано: Не говори: "отчего это прежние дни были лучше нынешних?", потому что не от мудрости ты спрашиваешь об этом (Еккл. 7, 10). Характерное для нашей сегодняшней церковной жизни острое переживание «последних времён» всегда сочетается с твёрдым мнением, что «сейчас всё оскудело», а вот «раньше было лучше». В словах Экклезиаста – «не от мудрости» - мне видится указание на одну из основных проблем современной православной духовности, наиболее ярко проявляющуюся в монашестве и отчётливо видимую в разбираемой книге. Я говорю о неадекватности.

/.../

Под адекватностью же, отсутствие которой и в книге, и - порой - в нашей церковной жизни бросается в глаза, я понимаю (в нашем контексте) следующее: знать свою меру, принимать – а это значит понимать и чувствовать - обстановку, в которую поставил нас Бог (XXI век), и исходя из этого, с благодарностью и верой Богу, искать евангельской жизни, жизни со Христом. Она никуда не ушла от нас; она всегда открыта нам на путях Таинств, молитвы, изучения Св. Писания (и Предания) и исполнения евангельских заповедей, то есть христианской нравственности. Но и меру молитвы и воздержания, и силу Таинств, и делание заповедей Божиих необходимо соотносить со своим устроением, которое дал Господь (авва Дорофей пишет, что есть грех против собственного устроения – когда мы не знаем себя, своих сил, своих расположений, своих возможностей), и с обстановкой, в которой Бог повелел нам жить.

Иисус Христос вчера и сегодня и во веки Тот же (Евр. 13, 8); но внешняя обстановка всё время меняется, и не учитывать этого – «не мудро», говоря уже приведёнными словами Экклезиаста. Каждое время имеет свои особенности духовной жизни, хотя содержание её остаётся всегда одним и тем же – жизнью во Христе Иисусе. Бог созидает Церковь, строит формы духовной жизни таким именно образом, чтобы христиане, живущие в конкретное время, могли бы извлечь из этого своего времени, в котором они живут, максимальную духовную пользу. У современных православных, а особенно у монашествующих, в этом отношении наличествует очевидный изъян: они соотносят поиски жизни со Христом в первую очередь не с этим, а главным образом с этнографическим церковным прошлым. От этого мы выпадаем из реальности и перестаём чувствовать, что Бог хочет от нас. Подспудно здесь выражается очень опасное чувство, мысль, что Бог действовал в Церкви и истории когда-то – во времена оны; а в наше время Он не действует, или, если действует, то только в рамках прошедших церковно-исторических форм; современные же условия жизни препятствуют христианству, оказываясь сильнее Бога и Его Церкви... Бог, таким образом, уходит из нашей жизни, и она наполняется ностальгированием по прошлому, а вся православная духовность сводится к ожесточённому охранению внешних исторических форм и схем церковной жизни... 

* * *
протоиерей Сергий Булгаков
Una Sancta. Основания экуменизма
http://www.reshma.nov.ru/pr_sov/edin_vo_hriste/bulgakov_una_sandkta.htm

Но в то же время, и в антиномической сопряженности с предыдущим утверждением, должны мы исповедовать со всей силой истину, которая открылась нам в вере нашей. Мы, православные, должны не только исповедовать, но и проповедовать православие как полноту и чистоту веры, которая неповрежденно содержится в православном предании. Поэтому в отношениях к инославным мы не должны впадать в конфессиональный индифферентизм, для которого все вероисповедания одинаковы, напротив, мы должны различать степень удаления их от православия. Однако это отнюдь не значит, чтобы в своей жизни сами православные вполне осуществляли свое православие и были бы свободны от греха ереси жизни. Через это они могут оказываться даже менее православными, чем иные инославные, и в таком смысле от последних назидаться в православии. Православие имеет свою силу таинств и полноту их. Однако и это никоим образом не значит, чтобы другие исповедания были совершенно лишены сакраментальных даров или чтобы таинства, ими совершаемые, вовсе не имели для них спасительной силы (как учил даже блаженный Августин). Правда, инославные остаются отделены от нас в своей сакраментальной жизни (и стремление преждевременно или поверхностно преодолевать эти границы в чересчур широко и легко применяемом "intercommunion" не только не достигает цели, но даже от нее скорее удаляет). Но нам не дано мерить этого +больше+ и +меньше+ в силе таинства, хотя и не позволено умалять практического значения для нас этого различия. Однако, кроме сакраментальной данности ("ex opere operato") существуют еще и различный образ ее человеческого приятия ("ex opere operantis"), который может и малое принимать как великое ("по вере их будет дано им", - выразился однажды святитель Феофан Затворник о таинствах протестантов). Но помимо этого, - и это есть здесь самое главное - сакраментализм как иерархическая организация таинств сам имеет для себя собственную границу. Он не абсолютен в том смысле, что им не закрываются и не упраздняются и другие, прямые пути для действия благодати Божией. Это явствует уже из апостольского перечня даров духовных, из которых ни один не связан с иерархией и чрез нее подаваемыми таинствами. Эта возможность и не-иерархически-сакраментальной стороны церковной жизни вообще относится к царственному и пророческому служению Христову, к Царствию Божию и дарам Духа, и она не поддается ни описанию, ни регулированию. Этим веянием Духа особливо отмечена жизнь первенствующей Церкви, оно есть тайна первохристианства, которая не отнята и от теперешней эпохи. Ею вообще отмечены все героические времена в жизни Церкви и высшие достижения христианского духа. Пророчественность есть динамика жизни церковной, как иерархизм есть ее статика. Лишь соединение того и другого образует Una Sancta как совершающееся Богоприятие, Богочеловечество in actu. Эта жизнь не вмещается в видимую организацию церковную, но переливается за ее края. Она обращена ликом своим ко всему человечеству, которое будет судимо Христом на основании Его в нем присутствия, и даже ко всему творению, о котором сказал Господь: "Дадеся Ми всяка власть на небеси и на земли" (Мф 28:18).

Таким образом, мы подходим к заключению, что мы не можем отрицать принципиально ни иерархичности иерархии, ни сакраментальности и спасительности таинств, совершаемых вне Православия (разумеется, в разной мере в разных исповеданиях), хотя эти пути и остаются для нас сокрытыми и недостаточными. Но тем жарче должна быть наша молитва "о соединении всех" и наше его искание. Чаша Христова остается едина, хотя и разделены к ней приступающие. И "тот же" есть Дух, подающий разные дары. И что особенно замечательно, взаимное постижение наиполнее совершается чрез углубление собственной жизни церковной, ибо здесь, в этой глубине, мы встречаемся и опознаем друг друга в нашем единстве во Христе и в Духе Святом как дети единого Отца Небесного.

Однако, остается еще вопрос об единении в догматах, которое утеряно в течение веков в разных поместных церквах и отдельных общинах церковных, и здесь-то ждет нас в экуменическом движении трудная, но и наиболее плодотворная работа. Несмотря на разногласия, христианский мир и доселе сохраняет существенное единение в самых основных догматах веры, выраженных в принимаемых всеми главных исповеданиях и символах веры (Nicaenum, Apostolicum, Athanasianum). Возможно вообще с разной силой чувствовать наши согласия и разногласия, делая преимущественное ударение то на первых, то на вторых. Здесь характерно свидетельство изменяющегося словоупотребления. Если сравнительное изучение догматических учений разных исповеданий прежде называлось преимущественно "обличительным" богословием, вдохновляемым пафосом обличения или самозащиты, то теперь оно чаще получает именование символического или сравнительного богословия. Последнее воодушевляется прежде всего стремлением понять и объяснить самое возникновение разногласий и их действительный смысл и лишь в свете этого понимания обличать его слабые стороны. И делом экуменического богословия является прежде всего взаимное тончайшее понимание в целях устранения неизбежных недоразумений, а далее и действительных разногласий, которые могут быть не только просто отвергаемы, но и перерастаемы в процессе взаимного сближения. Разумеется, здесь пред Православием (впрочем, как и пред всяким исповеданием, верующим в свою правду) стоит ответственная задача - стойкого исповедания своей веры и упования, однако не в духе надмения и исключительности, в сознании обладания привилегией непогрешительности, но в духе любви и терпения, с верой что истина превозмогает. В этом смысле мы, православные, должны верить и надеяться, что жизненная истина Православия явит свою побеждающую, ибо убеждающую, силу, не как "вероисповедание", но как универсальная правда христианства. Другие исповедания, поняв ее, обретут ее, как свою собственную веру, как то именно единое на потребу, что они искали обрести и защитить, - хотя и средствами, не всегда соответствующими, ибо ограниченными. Догматические перегородки между христианами станут прозрачны и чрез то бессильны и бездейственны. Ибо "в доме Отца Моего обителей много" (Ин 14:2), но все они принадлежат дому Отца. "Дары различны, но Дух один и тот же", как и Христос ~"вчера и сегодня и во веки Тот же"~ (Евр 13:8).

Таков должен быть дух экуменизма - веры и терпения в уповании и любви.

"Да будут все едино, как Ты. Отче во Мне, и Я в Тебе, так и они да будут в Нас едино" (Ин 17:21). Это единение не есть единство иерархической организации, что есть лишь внешнее его обнаружение, но прежде всего единство жизни, которое уже содержится в Божественном ее первоисточнике. Оно присутствует в Церкви, как божественная ее глубина и сила, и вместе является и искомым как задача исторической жизни. Эта задача является в настоящее время первоочередною, она есть оселок, на котором теперь испытывается христианское сознание и воля.

* * *
Священник Владимир Зелинский
Разум и Писание
http://www.bible-center.ru/article/sensesandholy


Впрочем, и подполье может пойти нам на пользу. Оно в силах сделать то, что не удалось сделать ненависти и насилию: пробудить память о смертности христианской цивилизации, как и о смертности нас самих не только как биологических существ, но и как наследников великого Предания, которое будет некому оставить. Не потому, что последующие поколения будут совсем уж невосприимчивы к наследию христианства, но потому что мы разучимся открывать Слово Божие, в самих себе. В самые благополучные, в самые «симфонические» времена об этом предупреждали столь укорененные в этом наследии святые как Игнатий Брянчанинов, Феофан Затворник, Иоанн Кронштадский. Их исторический пессимизм, звучавший, вероятно, чудачеством в православной империи, оправдал себя более чем с лихвой, однако ни пессимизму, ни оптимизму в христианстве никогда не принадлежит последнее слово. Последнее Слово – всегда Божие, и каждому поколению, каждой христианской душе следует отыскать его, ибо оно в нас самих.

Оно есть то «письмо Христово», «написанное в сердцах наших, узнаваемое и читаемое всеми человеками» (2 Кор 3:2). В этом «письме» зашифровано, простите слишком современный язык, ДНК нашей человечности в Боге. В том письме – ключ к любым открытиям, в том числе и научным, как и загадкам будущей истории. И когда его больше не хотят читать, оно как бы стирается само собой, и на месте его все прочие экзотические, мистические или гуманистические школы пишут свои письмена.

Когда Христос отверз им, ученикам, и всем нам, вслед за ними – ум к уразумению Писания, Он открыл в то же время и природу нашего разума, способного, как некогда чрево Девы Марии, нести в себе тайну Слова. Эта Тайна и есть Он сам, который «вчера и сегодня и во веки Тот же» (Евр 13:8). Вчера – в Писании, сегодня – в вере, во веки – как Судья, Спаситель, Премудрость, сотворившая мир и Любовь. Это открытие разума дается и как дар и как задание всей жизни, требующее извлечения, откапывания, ибо Слово всегда лежит глубже, чем мы видим, чем можем догадаться. Это раскапывание требует иногда не только неимоверных, непрестанных усилий, но и множества жертв. Столько ценных пород нашей души приходится выбрасывать, столько глубоких мыслей бывает необходимо подвергать «феноменологической редукции», чтобы докопаться до их ядра. Но многоценная жемчужина стоит того. Ибо в ней Закон и Пророки, Отцы и свидетельства собственной нашей души. Я закончу словами одного из самых великих учеников Христовых, преп. Максима Исповедника, который точнее, дерзновеннее говорит то, что и мне хотелось бы сказать:
«Научившийся, наподобие патриархов, откапывать в себе (духовное) делание и созерцание колодези ведения, обретает внутри (них) Христа – Источника Жизни. Премудрость нас призывает пить из него: «Пий от своих сосудов и от твоих кладенцев источника» (Притч 5:15) – исполняющие это обретут сокровища Ее, сущие внутри нас». (Гностические главы, Вторая Сотница, 40).

И вот, простите, еще:
«Слово Священного Писания благодаря возвышеннейшим умозрениям совлекает с Себя (всю) телесную связь речений, облекших его, являясь словно в гласе хлада тонка (2 Цар 19:2) зоркому уму... Подобное случилось с великим Илией, удостоившимся в пещере Хоривской столь великого видения... Пещера же есть сокрытость мудрости, (таящейся) в уме; оказавшийся в ней таинственно ощутит ведение, которое превыше всякого чувства; в ней, как говорится, обитает Бог» (Там же, 74). 

* * *

Святитель Григорий Богослов.
Слово 38, на Богоявление, или на Рождество Спасителя
http://www.portal-slovo.ru/rus/theology/6241/10089/11359/

Христос рождается: славьте! Христос с небес: выходите в сретение! Христос на земле: возноситесь! Воспойте Господеви вся земля (Пс. 95:1)! И скажу обоим в совокупности: да возвеселятся небеса, и радуется земля ради Небесного и потом Земного! Христос во плоти; с трепетом и радостью возвеселитесь: с трепетом — по причине греха, с радостью — по причине надежды. Христос от Девы; сохраняйте девство, жены, чтобы стать вам матерями Христовыми! Кто не поклоняется Сущему от начала? Кто не прославляет Последнего? Опять рассеивается тьма, опять является свет; опять Египет наказан тьмой, опять Израиль озарен столпом. Людие, седящии во тме неведения, да видят велий свет ведения (Мф. 5:16). Древняя мимоидоша, се быша вся нова (2 Кор. 5:17). Буква уступает, дух преобладает; тени проходят, их место заступает истина. Приходит Мелхиседек; рожденный без матери рождается без отца: в первый раз — без матери, во второй — без отца. Нарушаются законы естества; мир горний должен наполниться. Христос повелевает, не будем противиться. Вси языцы восплещите руками (Пс. 46:2); яко отроча родися нам, Сын, и дадеся нам, Егоже начальство на раме его, ибо возносится со крестом, и нарицается имя Его: велика совета — совета Отчего Ангел (Ис. 9:6). Да провозглашает Иоанн: уготовайте путь Господень (Мф. 3:3)! И я провозглашу силу дня. Бесплотный воплощается, Слово отвердевает, Невидимый становится видимым, Неосязаемый осязается, Безлетный начинается. Сын Божий делается сыном человеческим; Иисус Христос вчера и днесь, Тойже и во веки (Евр. 13:8).

Пусть иудеи соблазняются, эллины смеются, еретики притупляют язык! Тогда они уверуют, когда увидят Его восходящим на небо; если же и не тогда, то непременно, когда узрят Его грядущего с неба и восседшего судить. Но сие будет после; а ныне праздник Богоявления, или Рождества, ибо так и иначе называется день сей и два наименования даются одному торжеству, потому что Бог явился человекам через рождение. Он — Бог, как Сущий и Присносущный от Присносущного, превысший вины и слова (потому что нет слова, которое было бы выше Слова); и Он является ради нас, родившись впоследствии, чтобы Тот, Кто даровал бытие, даровал и благобытие, лучше же сказать, чтобы мы, ниспадшие из благобытия через грех, снова возвращены были в оное через воплощение. А от явления наименование Богоявления и от рождения — Рождества. Таково наше торжество; сие празднуем ныне — пришествие Бога к человекам, чтобы нам преселиться или (точнее сказать) возвратиться к Богу, да, отложив ветхого человека, облечемся в нового (Ефес. 4:22–23), и как умерли в Адаме, так будем жить во Христе (1 Кор. 15:22), со Христом рождаемые, распинаемые, спогребаемые и совосстающие. Ибо мне необходимо претерпеть сие спасительное изменение, чтобы как из приятного произошло скорбное, так из скорбного вновь изникло приятное. Идеже бо умножися грех, преизбыточествова благодать (Рим. 5:20). И если вкушение было виной осуждения, то не тем ли паче оправдало Христово страдание?

* * *
Митр. Сурожский Антоний  
О ЦЕРКОВНЫХ ПРАЗДНИКАХ. Беседа в Лондоне, 1972г.  
../../rasylka/003/656.htm (www.mitras.ru/besedy/besedy5.htm#5a)
ср. ../../r2/1/208.htm (пересказ)

> Я хотел бы обратить ваше внимание на то, что в одной из книг 
> Священного Писания, вопреки обычному греческому словоупотреблению, 
> <слово, обозначающее> +конец, исполнение+, дано не в среднем роде, 
> а в мужском. Автор книги Откровения хорошо знал греческий язык, 
> но он употребил необычную греческую форму слова, потому что +конец+ 
> у него значит +не то, что должно случиться+, а: +Тот, Кого мы должны 
> встретить+. Кто — Начало и Конец, Альфа и Омега, Суд и в то же время 
> Исполнение. 

> С этой точки зрения события, на которые указывают церковные 
> праздники <.> касаются нас непосредственно; они сделали наш мир 
> коренным образом отличным от того, каким он был раньше, и мы — 
> неотъемлемая часть этой истории спасения: опять-таки, в двух 
> отношениях. С одной стороны, мы — погибающие и требующие спасения; 
> мы связаны с тайной спасения нашей верой и надеждой, нашей жаждой 
> спасения, раскаянием, решимостью. Мы — "спасаемые", и всё, 
> что представлено нам в празднике Церкви, что показано нам 
> литургически, воздействует на нас непосредственно, потому что 
> всё это случилось для того, чтобы мы наследовали жизнь, а не смерть, 
> исполнили свое назначение, а не уклонились от него безнадежно 
> и навсегда. Но, с другой стороны, если мы христиане, если в какой-то 
> мере мы стали на сторону Христа и наш выбор нашел выражение 
> в Божественном действии, приобщившем нас Телу Христову, сделал нас 
> Его живыми членами, храмами Святого Духа, и поодиночке, и соборно; 
> если правда, что наша жизнь +сокрыта со Христом в Боге+ (Кол.3,3), 
> то мы сто`им в особенном отношении к тем божественным действиям, 
> к тем событиям, Божественным и человеческим, на которые указывают 
> праздники. Мы не только "спасаемые", — мы посланы Живым Богом в мир, 
> в котором мы живем, посланы для того, чтобы спасение 
> стало действенным, чтобы дело, начавшееся этими решающими событиями, 
> развивалось исторически и стало спасающей и преобразующей 
> реальностью для всех, с кем мы имеем дело. Мы посланы как овцы среди 
> волков, как сказал Сам Христос Своим ученикам (Мф.10,16) <...>; 
> посланы, как Он был послан Отцом. Но мы не сможем войти в сумрачный 
> мир для того, чтобы разогнать тьму, если мы не поймем и не станем 
> участниками тайны спасения; потому что если мы не научимся, 
> мы не сможем научить других; если мы не берем, мы не можем давать; 
> если мы не получаем от Бога, нам нечего передать другим. Участие 
> в церковных праздниках — не просто благочестивое упражнение 
> и литургическое событие, но событие, которое через литургию, то есть 
> совместное поклонение всех верующих, дает нам новое понимание 
> значения праздника и делает нас участниками, на еще более глубоком 
> уровне, того, что не только было, но есть. 

> Возьмем пример: Воскресение Христово случилось в определенный день 
> человеческой истории, в данный, хотя неизвестный час ночи; 
> оно принадлежит истории, как поворотный пункт, как решительно 
> разделяющая черта. Но воскресший Христос с нами — +вчера, сегодня, 
> завтра и во веки Тот же+ (Евр.13,8). Он среди нас , Он — Эммануил, 
> что значит: +с нами Бог+... В этом смысле, Воскресение современно 
> каждому из нас, столетие за столетием; это не событие в прошлом, 
> а событие, в котором мы участвуем в настоящем, изо дня в день, 
> из часа в час, вовеки. Именно в этом смысле можно говорить 
> и о других событиях литургического года. 

> Рождество Христово, день Воплощения — это день, когда Бог вступил 
> в наш мир видимо, осязаемо, слышно. Я говорю "видимо, осязаемо, 
> слышно", повторяя слова святого Иоанна в его послании (1Ин.1,1) 
> о том, что апостолы проповедовали то, что их руки осязали, их глаза 
> видели, то, что они слышали и испытали не только как-то духом, 
> а опытом всего человека, давшим им новое познание Бога, и человека, 
> и всей человеческой и космической реальности. И самое событие 
> Воплощения — нечто большее, чем то, что случилось в Вифлееме 
> холодной ночью, в одинокой и унылой пещере: это событие, которое 
> пребывает с нами, потому что через него Бог вошел в человеческую 
> судьбу, соединил Себя с материальным строем тварного мира, и с того 
> времени Бог стал сродни миру так, как раньше Он не был. 

> Конечное исполнение этого — в Вознесении Господа Иисуса Христа, 
> когда мы видим не только Человека (ибо Он — истинный человек 
> вовеки), сидящего одесную Славы, но всю материальную сущность 
> тварного мира в сердцевине Божественной тайны.