ККЦ 2052-5 (Второй раздел. Десять Заповедей, http://www.krotov.info/acts/20/2vatican/2052.html) "Учитель, что сделать мне?.." "Учитель благой! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную?" В ответ молодому человеку, задавшему этот вопрос, Иисус сперва напоминает о необходимости признавать "одного Бога" благим, как высшее Добро и источник всяческого блага. Затем Иисус говорит ему: "Если же хочешь войти в жизнь вечную, соблюди заповеди". И Он приводит собеседнику правила, касающиеся любви к ближнему: "не убивай, не прелюбодействуй, не кради, не лжесвидетельствуй; почитай отца и мать". Наконец, Иисус соединяет все эти заповеди в одно положительное предписание: "люби ближнего твоего, как самого себя" (Мф 19,16-19). К первому ответу добавляется второй: "Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое, и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на небесах; и приходи, и следуй за Мною" (Мф 19,21). Второй ответ не аннулирует первого. Следовать за Иисусом Христом - значит и исполнять заповеди. Закон не нарушен, но человеку предлагается открыть его в Лице Учителя, Который есть совершенное его исполнение. В трех синоптических Евангелиях призыв Иисуса к богатому юноше - следовать за Ним со смирением ученика и исполняя заповеди, соседствует с призывом к нищете и целомудрию. Евангельские советы неотделимы от заповедей. Иисус воспринял Десять Заповедей, но он выявил силу Духа, действующую в их букве. Он проповедовал "праведность, превосходящую праведность книжников и фарисеев" (Мф 5,21-22), как и праведность язычников. Он раскрыл во всей полноте требования заповедей: "Вы слышали, что сказано древним: ,,не убивай; кто же убьет, подлежит суду". А Я говорю вам, что всякий, гневающйся на брата своего напрасно, подлежит суду" (Мф 5,21-22). Когда Иисусу задают вопрос: "Учитель! какая наибольшая заповедь в законе?" (Мф 22,36), Он отвечает: "Возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душою твоею, и всем разумением твоим. Сия есть первая и наибольшая заповедь. Вторая же подобная ей: возлюби ближнего твоего, как самого себя. На сих двух заповедях утверждается весь закон и пророки" (Мф 22,37-40). Десять Заповедей надлежит толковать в свете этой двойной и единственной заповеди любви, которая есть полнота Закона: Заповеди: "не прелюбодействуй", "не убивай", "не кради", "не лжесвидетельствуй", "не пожелай чужого" и все другие заключаются в сем слове: "люби ближнего твоего, как самого себя". Любовь не делает ближнему зла; итак любовь есть исполнение закона (Рим 13,9-10). * * * http://www.gumer.info/bogoslov_Buks/Life_church/poverty.php / По материалам статьи Эдди Русела. Источник: Католический журнал «Blaze» (Австралия) Перевод: Инга Пыльнова (Agnuz). / Правда ли, что богатые получают проклятие, а бедные благословение Бога? В Евангелие от Матвея (19:16-26) рассказывается об одном богатом юноше, который пришел однажды к Иисусу и сказал «Учитель благий! что сделать мне доброго, чтобы иметь жизнь вечную? Иисус ответил ему: «Если же хочешь жизнь вечную, соблюди заповеди». Он ничего не говорил о деньгах. На что богатый юноша говорит Ему: «Все это сохранил я от юности моей; чего еще недостает мне?». С этого момента не остается сомнений в его вечной жизни. Богатый юноша уже получил ответ на свой вопрос о вечной жизни и мог уйти. Только после того, как он не успокоился и задал второй вопрос, Иисус сказал ему: «Если хочешь быть совершенным, пойди, продай имение твое и раздай нищим; и будешь иметь сокровище на Небесах». Но в данном случае речь идет уже о достижении совершенства, а не о спасении. Помните, что Иисус сказал своим ученикам? «Истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное. И еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышав это, ученики Его весьма изумились, и сказали: так кто же может спастись? А Иисус, воззрев, сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно». Конечно, это имело отношение и к состоятельному юноше, несмотря на все его богатство. * * * Дитрих Бонхёффер ХОЖДЕНИЕ ВСЛЕД http://krotov.info/library/02_b/bon/hofer_5.htm гл. ПРОСТОЕ ПОСЛУШАНИЕ Когда Иисус требовал добровольной бедности от богатого юноши, тот знал, что ответить можно только послушанием или непослушанием. Когда Левий был позван от сбора пошлин, а Петр — от сетей, не было сомнений в серьезности призыва Иисуса. Они должны были всё оставить и пойти вслед. Когда Петр был позван на зыбкое море, он должен был встать и отважиться на шаг. От всех них требовалось лишь одно: положиться на слово Иисуса Христа, счесть это слово более прочной опорой, чем все гарантии мира. Между словом Иисуса и послушанием вставали тогда не меньшие силы, чем сегодня. Возражали разум, совесть, ответственность, благочестие, вмешивались даже сам закон и верность Писанию, чтобы предотвратить эту крайность, это беззаконное "мечтательство". Но призыв Иисуса прорвал все эти преграды и создал послушание себе. Это было слово самого Бога. Требовалось простое послушание. Если бы Иисус Христос сегодня так обратился к кому-то из нас через Священное Писание, мы, пожалуй, рассуждали бы следующим образом: Иисус приказывает что-то вполне определенное, это так. Но я должен помнить про приказания Иисуса, что он никогда не требует законнического послушания, а хочет от меня лишь одного — чтобы я верил. Но моя вера не привязана ни к богатству, ни к бедности, ни к тому подобным вещам, напротив, я могу, веря, быть как богатым, так и бедным. Не в том дело, чтобы не иметь богатства, а в том, чтобы иметь его будто неимеющий, чтобы внутренно быть от него свободным, чтобы сердце к нему не привязывалось. Например, Иисус говорит: продай твое богатство! Но имеется в виду: дело, в сущности, не в том, чтобы исполнить это внешним образом, напротив, ты можешь спокойно владеть богатством, но так владеть, будто у тебя его нет. Не привязывайся к богатству сердцем. Наше послушание слову Иисуса состояло бы, следовательно, именно в том, чтобы отвергнуть простое послушание как законническое ради послушания "в вере". Этим мы отличаемся от богатого юноши. Он от своей печали не сумел утешиться, сказав себе: хоть я и хочу вопреки слову Иисуса остаться богат, но внутренне я хочу от богатства освободиться и во всем своем несовершенстве утешаться прощением грехов и в вере иметь общность с Иисусом; нет, он отошел с печалью и вместе с послушанием лишился и веры. Юноша был в этом вполне честен. Он расстался с Иисусом, и бесспорно у такой честности лучшее будущее, чем у мнимой общности с Иисусом, основанной на непослушании. Очевидно, с юношей, по мнению Иисуса, дело обстояло так, что он даже и внутренне не мог освободиться от богатства. По всей вероятности, будучи серьезным, ищущим человеком, юноша и сам тысячи раз это пробовал. А что у него ничего не вышло, видно из того, что в решающий момент он не смог подчиниться слову Иисуса. Итак, юноша в этом был честен. Но с нашими рассуждениями мы вообще отличаемся от библейского слушателя слов Иисуса. Если ему Иисус говорил: брось всё и иди за мной, уйди от своего занятия, семьи, народа, родного дома! — то он понимал: на такой призыв можно откликнуться только простым послушанием, поскольку именно такому послушанию обещана общность с Иисусом. А мы бы сказали: хоть призыв Иисуса и надо "безусловно принимать всерьез", но истинное послушание Ему состоит именно в том, чтобы я оставался с моим занятием, с моей семьей и там Ему и служил, правда, в истинной внутренней свободе. Итак, если бы Иисус позвал: выйди наружу! — мы понимаем его так, будто на самом деле Он имеет в виду: оставайся внутри! — хотя, разумеется, как тот, кто внутренне вышел. Или Иисус сказал бы: не заботьтесь; а мы бы поняли: естественно, мы должны заботиться и трудиться для наших близких и для оебя. Ведь всё иное было бы безответственностью. Но внутренне, разумеется, мы должны быть от такой заботы свободны. Иисус сказал бы: кто тебя ударит по одной щеке, подставь ему и другую; а мы бы поняли: именно в битве, именно в ответном ударе и может вырасти настоящая любовь к брату. Иисус сказал бы: ищите прежде всего Царствия Божьего; мы бы поняли: естественно, сначала нам надо искать всего остального. А иначе как же нам жить? Ведь имеется-то в виду просто окончательная внутренняя готовность всё отдать ради Царства Божьего. Повсюду то же самое: сознательная отмена простого, буквального послушания. Как возможна такая перемена? Из-за чего слову Иисуса пришлось подвергнуться такому обращению? Таким насмешкам мира? Во всех иных случаях при отдаче приказа отношения ясны. Отец говорит ребенку: иди спать! — и ребенок понимает, о чем речь. А ребенок, вымуштрованный лжетеологией, рассуждал бы так: отец говорит: иди спать. Он имеет в виду, что я устал; он не хочет, чтобы я уставал. Я могу справиться с усталостью, если пойду играть. Значит, хотя отец говорит: иди спать! — он на самом деле имеет в виду: иди играть. С такими рассуждениями и ребенок от отца и гражданин от властей получили бы недвусмысленный ответ — наказание. Только по отношению к приказу Иисуса должно быть иначе. Здесь простое послушание должно извратиться и даже стать непослушанием. Как это возможно? Возможно это потому, что у этого извращенного рассуждения в основе лежит что-то вполне верное. У приказа Иисуса богатому юноше, то есть у призыва в ситуацию, в которой возможно верить, в сущности лишь одна цель: призвать человека к вере в Иисуса, то есть в общность с ним. В конечном счете, от того или иного человеческого поступка ничего не зависит, зато всё зависит от веры в Иисуса как Сына Божьего и Посредника. В конечном счете, ничто не зависит от богатства или бедности, брака или безбрачия, занятия или не-занятия, но всё зависит от веры. И в этом смысле мы, в общем, совершенно правы: можно, обладая богатством и благами мира, верить в Христа, и значит, иметь их, будто не имеешь. Но эта возможность есть последняя возможность христианского существования вообще, возможность ввиду серьезного ожидания скорого второго пришествия, а вовсе не первая и простейшая возможность. У парадоксального понимания заповедей есть своя христианская правота, но оно не должно вести к отмене простого понимания заповедей. Напротив, у него есть право и возможность лишь для того, кто в какой-то момент своей жизни уже принял всерьез простое понимание и поэтому уже живет в общности с Иисусом, в хождении вслед, в ожидании конца. Это бесконечно более трудная, человечески говоря — невозможная возможность — понимать Иисуса парадоксально, и именно поэтому она постоянно подвержена огромному риску обратиться в свою противоположность и стать удобным выходом, бегством от конкретного послушания. Кто не понимает, что ему было бы бесконечно легче просто понимать и буквально исполнять заповедь Иисуса и, скажем, действительно раздать имущество по приказу Иисуса, вместо того, чтобы его сохранять, у того нет никакого права понимать слово Иисуса парадоксально. Поэтому в парадоксальном понимании заповеди Иисуса всегда неизбежно содержится и буквальное. У конкретного призыва Иисуса и простого послушания есть непреложный смысл. Иисус зовет в конкретную ситуацию, в которой возможно Ему верить, Он потому и зовет так конкретно и хочет быть понят именно так, что знает, что только в конкретном послушании человек освобождается для веры. А где простое послушание принципиально устранено, там снова из дорогой милости Иисусова призыва возникает дешевая милость самооправдания. И сразу же воздвигается ложный закон, мешающий слышать конкретный призыв Христа. Этот ложный закон есть закон мира, которому противостоит и соответствует закон милости. Здесь мир — это не побежденный во Христе и ежедневно в общности с ним заново побеждаемый мир, но мир, ставший жестким, непробиваемым, принципиальным законом. Но тогда и милость уже - не дар живого Бога, отрывающий нас от мира и ставящий в послушание Христу, но всеобщий божественный закон, божественный принцип, который просто надо применять в каждом отдельном случае. Принципиальная борьба против "законничества" простого послушания сама воздвигает самый опасный закон: закон мира и закон милости. Принципиальная борьба против законничества есть верх законничества. Законничество преодолевается только реальным послушанием милостивому призыву Иисуса идти вслед, а в этом хождении закон исполнен и отменен самим Иисусом. Где принципиально устранено простое послушание, там введен неевангельский подход к Писанию. Предпосылкой понимания Писания становится владение ключом к этому пониманию. Но этот ключ — не сам живой Христос в суде и милости, и обладание этим ключом — уже не только в воле Святого духа, нет: ключ к Писанию — это общезначимое учение о милости, и мы применяем его по своему усмотрению. Таким образом, проблема хождения вслед оказывается здесь еще и герменевтической проблемой. Евангельской герменевтике должно быть ясно, что нельзя так просто отождествлять нас с теми, кого позвал Иисус, напротив, и позванные тоже суть часть Писания и, значит, провозвестия. В проповеди мы не просто слышим ответ Иисуса на вопрос ученика, который может быть и нашим вопросом, но ответ и вопрос вместе, будучи словом Писания, суть предмет проповеди. И простое послушание было бы герменевтически неверно понято, захоти мы действовать и идти вслед в прямой одновременности с тем, кто был позван. Но возвещенный нам в Писании Христос во всех своих словах есть Тот, кто дарит веру лишь послушному и лишь послушному дарит веру. Мы не в силах и не вправе проникать сквозь слово Писания к реальным происшествиям: всё слово Писания в целом зовет нас идти вслед, именно потому, что мы не хотим подвергать Писание законническому насилию с помощью принципа, пусть даже с помощью учения о милости. Но как раз потому, что мы хотим не воздвигнуть закон, а возвещать Христа, парадоксальное понимание заповеди Иисуса включает в себя и простое. Так что почти незачем тратить слова, опровергая возражение, будто простое послушание предполагает какие-то человеческие заслуги, какое-то facere quod in se est/1/, какие-то предварительные условия веры. Послушание призыву Иисуса никогда не бывает своевольным поступком. Скажем, сама по себе раздача имущества — это не то послушание, которое требуется; вполне возможно, что такой шаг осуществляет не послушание Иисусу, а свободно устанавливает собственный стиль жизни, какой-то христианский идеал, францисканский идеал бедности. Может, именно раздачей имущества человек утверждает себя и свой идеал, а не заповедь Иисуса, не освобождается от себя, а еще крепче попадает к себе в плен. Шаг в нужную ситуацию — это отнюдь не предложение человека Иисусу, но всегда милостивое предложение Иисуса человеку. Лишь тогда этот шаг законен, но, значит, он перестает быть свободной человеческой возможностью. "Иисус же сказал ученикам Своим: истинно говорю вам, что трудно богатому войти в Царство Небесное; и еще говорю вам: удобнее верблюду пройти сквозь игольные уши, нежели богатому войти в Царство Божие. Услышавши это, ученики Его весьма изумились и сказали: так кто же может спастись? А Иисус сказал им: человекам это невозможно, Богу же все возможно" (Мф.19,23—26). Изумление учеников и их вопрос "кто же тогда может спастись" показывают, что они считали случай богатого юноши не особым, а просто-напросто самым общим. Они не спрашивают: "какой богач"? — но в самом общем виде: "кто же" тогда может спастись? — ибо эти богатые, которым так трудно попасть на небо, — это все, это сами ученики. Ответ Иисуса подтверждает, что его слова поняты учениками верно. Спастись в хождении вслед невозможно людям, Богу же всё возможно. Примечание 1 Facere quod in se est (лат.) — делать то, что в силах человека. - Примеч. пер.