> 5. Избавь нас от Лукавого: прощение для меня и прощение для других

<.....>

> Что сдерживает зло

> Фактически все эти споры отражают некоторые острые грани «проблемы зла». Зло не философская головоломка, но реальность, которая подкрадывается к нам на улице и портит жизнь людей и семей или их собственность. Она требует не удовлетворительных умных ответов на вопрос о возникновении зла, но исцеления, справедливости самого Бога Творца, которое однажды наполнит и восстановит всё творение и которую уже сегодня, предвосхищая будущее, можно осуществлять в мире пространства, времени, материи и хаотичных реальностей жизни человека и общества. На фоне этой задачи большинство отчаянных споров о зле на философском и богословском уровнях кажется просто бегством от реальной проблемы, сетованием о пролитом молоке, вместо того чтобы помыть пол.

> Что же здесь можно сделать? Вероятно большинство из нас стояло бы за такой уголовный кодекс, который учитывает тот факт, что существуют закоренелые преступники, порой патологически неспособные жить в мире человечно и до смерти не способные изменить и, так что ради всех нас и по причине наказания им придется провести бо́льшую часть своей жизни взаперти. Но большинство людей, сталкивавшихся с реальностью тюремной жизни в западном мире, знает, что вместе с подобными людьми сюда попадает множество других, совершивших мелкие преступления или просто технические ошибки, которые, если бы для них можно было выбрать иные формы наказания (скажем, обязательную службу, ценную для людей, особенно в тех местах, где в этом существует великая потребность и где царит нищета), могли бы, оставив свое прошлое, жить как ответственные члены общества. Но если мы попытаемся нечто подобное сделать, обязательно появится множество людей, которые скажут, что мы потворствуем преступлению или слишком легкомысленно относимся к проблеме зла. Все такие аргументы представляют собой уже знакомый нам порочный круг. Как мы говорили в первой главе, мы будто бы обречены метаться между теми, кто думает, что зло маловажно, и теми, кто, столкнувшись со злом, начинает всё крушить.

> Три приведенных нами примера — из сфер глобальной экономики, международных и межрасовых отношений и уголовного правосудия — могут служить лакмусовой бумажкой для проблемы прощения, с которой все мы непосредственно сталкиваемся на личностном уровне. Что мы делаем, когда кто-то причинил нам боль? Некоторые сразу вспоминают о прощении, ссылаясь на Иисуса и на его крайне суровые слова об этом, такие как в притче у Матфея в главе 18. Но как только кто-нибудь напомнит нам о долге прощать, обязательно сразу же найдется кто-то еще, который скажет: «Но это значит, что ты просто потворствуешь плохим людям» или «Ты просто не умеешь относиться ко злу достаточно серьезно». Об этой проблеме и ответе на него говорит Вольф в своей книге.

> Подлинный смысл прощения

> Нам крайне важно понять одну вещь: прощение — не то же самое, что толерантность. Сегодня мы снова и снова слышим о том, что надо «всех принимать», что Иисус принимал самых разных людей такими, какие они есть, что Церковь верит в прощение, а потому мы должны без лишних вопросов венчать разведенных, снова брать на работу сотрудников, уволенных за обман, а педофилов, отсидевших свой срок, возвращать к работе с детьми... на самом деле на последнем обычно никто не настаивает, и это показывает, что у нас сохранились хоть какие-то остатки здравого смысла. Но прощение не то же самое, что толерантность, и прощать не значит всех принимать. Это не равнодушие и не нравственное безразличие. Наконец, прощение не означает, что мы относимся ко злу легкомысленно, наоборот, оно показывает, что мы серьезно — фактически с удвоенной серьезностью — к нему относимся. Начнем с того, что прощение предполагает готовность назвать зло по имени и осудить его — без этого шага прощение невозможно. Во-первых, столь же важная готовность вслед за этим сделать то, что в наших силах, чтобы восстановить должные отношении с тем, кто причинил нам боль, после того как мы решили, что делать со злом. И наконец, решение не давать произошедшему злу определять, какими мы станем. Вот что означает прощение. Это жесткая вещь: прощение трудно давать, его трудно и принимать. И оно жесткое и еще в одном смысле: когда оно свершилось, это действительно сильное событие, в отличие от вялой толерантности, которая просто следует линии наименьшего сопротивления.

> Позвольте мне еще кое-что уточнить в этом пункте. Прощение не означает «меня это не очень волнует» или «ничего особенного не произошло». Меня это волнует, и нечто особенное произошло, иначе было бы просто нечего прощать, мне бы осталось лишь немного переменить свои установки по отношению к некоторым вещам. (Сегодня мы много слышим о том, что людям надо переменить отношение к некоторым понятиям, которые кажутся им неправильными, но это не прощение. Если у меня просто неверная установка по отношению к кому-то и я ее меняю, это не значит, что я простил этого человека, наоборот, я сказал ему, что он не нуждается в прощении, уж, скорее, надо простить меня за то, что я раньше вел себя неправильно). Простить также не означает сказать: «Давай сделаем вид, что этого не было». Это более тонкая позиция, потому что здесь мне надо стараться вести́ себя так, как если бы ничего не случилось. Но это случилось, и простить не значит сделать вид, что этого не было. Здесь нужно прямо посмотреть на произошедшее и сделать сознательный выбор, принять решение нравственной воли и отложить случившееся в сторону, чтобы оно не служило стеной между мной и другим человеком. Иными словами, прощение предполагает, что случившееся было злом, о котором нельзя просто забыть как о маловажном событии. Иначе в нас бы осталась сдерживаемая злость и между нами после утраты доверия росла бы дистанция. Гораздо лучше открыто выложить всё на стол, как на самом деле и велит это делать Новый Завет, и во всём разобраться.

> Чем мы подменяем прощение

Если твой брат провинится перед тобой, ступай к нему и упрекни его с глазу на глаз. Если он тебя послушается, ты вернул себе брата. А если не послушается, возьми с собой еще одного или двух человек, потому что "всякое дело должно разбираться при двух или трех свидетелях". Если и их не послушается, скажи общине. Если и общины не послушается, пусть он будет для тебя всё равно что язычник или сборщик податей.
Верно вам говорю: то, что вы запретите на земле, запретят на небе, и то, что вы разрешите на земле, разрешат и на небе. И снова повторяю: если двое из вас вместе попросят о чём-либо, Мой Небесный Отец даст им всё, о чём они ни попросят, потому что где хотя бы двое или трое соберутся ради Меня, там буду и Я. (Мф 18:15-20)^*

> Этот отрывок ясно показывает нам, чем прощение не является. Оно не значит, что надо махнуть рукой на поведение окружающих. Вспомним слова об «изгнании» у Вольфа. Если кто-то поступает неправильно, хотя бы на личностном уровне, не нужно сплетничать, paсказывать всем окружающим об этом поступке, пестовать в себе ядовитую обиду и уж никак не планировать мщение. Но нужно пойти и прямо сказать об этом человеку. К сожалению, как говорит мой опыт, люди, у которых это лучше всего получается, — это чаще всего именно те, кто любит указывать другим на их недостатки. Может быть, ты действительно готов выполнить эту задачу лишь в том случае, когда в глубине души чувствуешь, что ты предпочел бы от нее уклониться, так что тебе приходится молиться о благодати и смелости, даже чтобы просто пойти и постучать в нужную дверь. Дальше еще хуже. Если тот человек откажется тебя слушать и не желает говорить о проблеме, тебе придется взять с собой второго христианина, а затем, в случае повторного отказа вас слушать, рассказать об этом в собрании народа Божьего. Всё это очень серьезно, и я полагаю, что большинство из нас, к величайшему ужасу, даже и не начало понимать, как это делать. Вероятно, мы так поступим в случае финансовой нечестности или, быть может, сексуального скандала в местной церкви — хотя и в этих случаях, увы, люди порой ищут иные решения и надеются, что проблема как-нибудь рассосется сама собой. По большей части мы стали жестче обращаться с подобными вопросами в наши дни, однако часто (увы) делаем это под давлением извне, а не по внутреннему побуждению. Но Иисус здесь призывает нас быстро разбираться со взаимными долгами, чтобы мы жили как семья и не ложились спать с нерешенными вопросами между нами. По словам апостола Павла, нам следует освободиться от гнева еще до захода солнца (Еф 4:26). Это трудно, но это глубокая и серьезная мудрость, которая исцеляет как нас самих, так и тех, на кого мы гневаемся.

> Прощать всегда

> Но жесткое и трудное требование смотреть другому в глаза и говорить правду, зная, что она ранит, уравновешивается не менее жестким и трудным требованием всегда давать прощение. Обратите внимание на символическую глубину слов Иисуса. «<Сколько раз должен я прощать брата, если он передо мной провинится? Семь раз?>» — спрашивает его Петр. «Нет, — отвечает Иисус, — <не семь, а семьдесят раз по семь>». Иудей I века, знавший Писание, сразу бы уловил один намек. Даниил в главе 9 задает ангелу вопрос, как долго еще продлится Вавилонское изгнание. Может быть, это будет семьдесят лет, как предсказал Иеремия (9:2)? Нет, отвечает ангел, но семьдесят раз по семь (9:24). Вот как долго он будет длиться — обратите внимание на объяснение причины — «<чтобы забыта была непокорность, заглажен грех и искуплена вина, чтобы навеки утвердилась праведность>»^**. Вавилонское изгнание было результатом греха Израиля; Богу придется разбираться не только с самим фактом изгнания, но и с его корнями — с их порочностью. И здесь Иисус говорит, что этот новый век, век прощения, уже наступил и что его народ должен его в себе воплощать.

> А за этим стои́т заповедь о юбилейном годе из Книги Левит: после срока в семь раз по семь лет надо простить долги. Трудно установить, насколько эту заповедь исполнили в разные периоды истории древнего Израиля, но здесь мы видим ясное, глубоко контркультурное для нас, указание на границы социальной и экономической жизни народа Божьего, подчиняющегося Божественному порядку. Это одна из тех заповедей, которые Церковь старалась забыть и о которых вспомнили недавно, на фоне ужасающего экономического неравенства в нашем мире.

> Все эти вещи стоя́т за прошением заповедованной нам молитвы Отче наш: «И прости нам долги наши, как и мы простили должникам нашим». Иисус провозглашает на каждом шагу, что он пришел установить новый завет, а его последователи должны жить как народ, вернувшийся из плена, а потому как народ прощении грехов. Повеление прощать — это не просто новая и более возвышенная этика, которую могут попытаться применить на практике моралисты самого высокого полета. Она следует непосредственно из того положения вещей, которые Иисус установил своим служением и запечатал смертью и воскресением. «Эта чаша, — сказал он, — <новый завет, скрепленный Моей кровью, которая за вас и за стольких людей проливается ради прощения грехов>»^***. Искупление не было какой-то абстрактной акцией, которая сделала Божье прощение доступным всем желающим. Но это было изумительное и великое свершение, благодаря которому было сокрушено само зло и смог настать новый Божий век. И мы, считающие себя последователями Иисуса, можем быть ими на самом деле лишь в той мере, в какой живем по закону прощения — серьезного прощения, а не тех дешевых подделок, о которых говорилось ранее. Только так мы будем воплощать подлинный христианский ответ на проблему зла, который не есть теория, но жизнь — такая жизнь, которая получит оправдание или надлежащую оценку в грядущем веке, когда зло будет полностью устранено.

> Сложная притча о спасении

Ведь Царство Небес вот с чем можно сравнить. Вот представьте себе: некий царь решил потребовать отчета от своих слуг. Когда начались денежные расчеты, к нему привели одного человека, который был должен ему много миллионов серебряных монет. Так как вернуть эти деньги он не мог, то господин приказал продать в рабство для уплаты долга и его самого, и его жену, и детей, и всё имущество. Слуга, простершись перед ним ниц, говорил: "Потерпи с моим долгом! Я всё тебе верну!" Господин сжалился над слугой, отпустил его и простил ему долг. Слуга, уйдя, встретил одного из своих собратьев, который был должен ему всего-навсего сто серебряных монет. Он схватил его за горло и стал душить, приговаривая: "Верни мне долг!" Тот, упав на колени, молил его: "Потерпи, я верну!" Но он не согласился, а бросил его в тюрьму — до тех пор, пока не вернет долг. Другие слуги, увидев это, были вне себя, они пошли и доложили обо всём, что произошло, своему господину. Тогда господин, призвав его, говорит: "Негодный раб! Ты просил меня, и я простил тебе весь твой долг. Разве не должен был и ты проявить милосердие к собрату, как я проявил к тебе?" И разгневанный господин велел пытать его до тех пор, пока тот не отдаст весь свой долг.
Так и Мой Небесный Отец поступит с вами, если не простите брата от всего сердца. (Мф 18:23-35)^*

> Для чего мы прощаем

> Всё это может показаться простой заботой о моих интересах — как будто я прощаю другого ради того, чтобы сделать мою эмоциональную жизнь немного более <комфортной>. Но в такой мысли кроется ловушка. Если мы прощаем просто для того, чтобы избавится от лишнего напряжения, этим мы ничего не достигаем. Прощение дает такой необходимый для меня побочный эффект, но только тогда, когда это настоящее прощение. Иначе и просто эгоцентрично играю в психологические игры, которые дадут свою «отдачу». Если вы пытаетесь любить кого-то просто ради того, чтобы получить ответную любовь, вы предлагаете вовсе не любовь и получите в ответ тоже нечто иное. Рано или поздно, если вы будете продолжать движение по этому пути, ситуация станет хуже, чем в том случае, если бы вы никогда не начинали «любить» именно так.

> Таким образом, повеление прощать друг друга — это повеление вносить в нынешнее время то, что нам обещано в будущем, то есть Божий новый мир, в котором «всё будет хорошо, и будет хорошо всё без исключения». У людей и там останется возможность отказаться от прощения — как его давать, так и принимать, — но они уже утратят право или возможность шантажировать этим Бога и Его будущий мир, они уже не смогут заставить всю вселенную вращаться вокруг оси их недовольства. И какие бы элементы Божьего будущего мира мы ни пытались внести в настоящее, это требует определенной духовной дисциплины. Это не случается само собой. Никто из нас не способен это делать «естественным образом». Нам следует учиться тому, как это делать, но ситуацию осложняет тот факт, что Церковь не преподает нам таких уроков. Здесь особенно нам следует как можно лучше усвоить библейские представления об эсхатологии инаугурации — о том, как жить в настоящем в свете будущего. Сначала такое понимание дается нелегко, но, если попытаться, станет легче. Такая жизнь требует сурового труда: молитвы, размышлений, внимания к нравственному состоянию своего ума и сердца, стремления мыслить и вести себя определенным образом, когда «естественнее» было бы сделать что-то совершенно иное.

> И когда мы думаем о проблемах глобальной империи и международных долгов, уголовного законодательства и проблемах наказания, войны́ и международных конфликтов, нам следует стремиться к одной конечной цели — к суровому прощению на всех уровнях. В каждом случае необходимо назвать зло по имени и определить пути сопротивления ему, одновременно работая над прощением, примирением, реституцией и восстановлением разрушенного. Я надеюсь, что люди, которые начинают видеть названные проблемы в этом свете, пойдут дальше и глубже и найдут множество путей воплотить этот важнейший аспект христианской Благой вести, в котором так остро нуждается мир, не только в личной жизни или в жизни церковной общины, но также в общественной и политической сфере как на национальном, так и на международном уровне.

> Любовь к ближнему

> Здесь нужно поговорить еще об одном. Как мы можем приложить к самим себе окончание молитвы Отче наш, где мы просим избавить нас от зла^****. Допустим, я верю, что Бог простил меня через смерть Иисуса, и я начал учиться прощать моего ближнего. Но как я могу простить сам себя? Это совсем другой вопрос.

> Иисус (ссылаясь на Ветхий Завет) призывал нас любить ближнего как самого себя. Прежде всего следует понять, что он в основном говорил не об эмоциях. Иудеи и христиане понимали под «любовью» в первую очередь то, что́ ты делаешь, а не то, что́ ты чувствуешь; чувства нередко следуют за поступками, а не наоборот (как нередко думают сегодня). И потому когда Иисус говорит о любви к себе, он не имеет в виду то, что под этим сегодня подразумевают в движениях терапевтического характера, говоря о «хороших чувствах по отношению к себе». Эти чувства могут быть или их может не быть. Прежде всего, «любовь» означает думать о ком-то, заботится о нём, заранее предугадывать его потребности таким же образом, как мы заботимся о себе и стараемся мудро планировать свою жизнь.

> Христианские моралисты нередко указывали на то, что, стремясь любить друг друга, мы нередко изымаем самих себя из общей картины, думая, что мы более не важны, и создаем негативный собственный образ. Они справедливо указывали на то, что призыв любить ближнего как самого себя предполагает сначала наличие любви к себе, потому что это дает нам нужный образец. Это всем хорошо известно. Но то же самое, хотя, быть может, не столь явно, можно отнести и к прощению. Занимаясь пастырской практикой, мы часто встречаем людей, которые говорят: «Я знаю, что Бог меня простил, но не могу простить сам себя». И таких людей можно понять. И именно здесь, я думаю, прошение «избавь нас от Лукавого» должно найти себе место в сердце, воображении и чувствах человека, или, если вам так больше нравится, в его душе́, потому что душа, как я говорил в другом месте, — это «тот кто я есть в присутствии Бога». Как я уже говорил, для того, чтобы прощать других, нам нужна духовная дисциплина. Чтобы прощать себя, нужна иная, хотя и сходная, дисциплина, — дать моему сердцу отозваться на радостный и щедрый дар прощения от Бога и, если мне повезло, от моего ближнего. Здесь также (и мы здесь снова опираемся на Божье окончательное будущее, когда я узнаю, что меня любят и принимают во всей полноте благодаря работе Иисуса и Духа) это чувство собственного достоинства рождается не в результате исследования себя, когда я нахожу, что не так-то я уж и плох, но от созерцания Божьей любви и от понимания того, что ничто не может меня от нее отделить. Это изумленное и благодарное принятие дара благодати и любви Божьей в некоторых традициях называют, используя язык Павла, «оправданием верой».

> Это крайне важно для психического, эмоционального и духовного здоровья. В рамках дисциплины принятия прощения от Бога, когда мы тренируем в себе способность получать прощение в ответ на Благую весть, сюда входит развитие этой способности до того предела, на который мы способны. <Это> учит нас не только принимать себя — признавать, что я такой человек, какой есть, и учится мирно с этим жить, — но и прощать себя, а это совсем другое. Когда я прощаю себя, я понимаю, что на самом деле совершил греховные поступки, наносящие раны и разрушающие, относительно других людей, самого себя и Бoгa, по образу которого я был создан, и что Божье прощение учит меня, с Его помощью, прощать самого себя. Разумеется, как и при всех других типах, прощения, о котором мы говорили, это не значит делать вид, что это зло было не столь уж плохим, или что ничего особенного не произошло, или что произошедшее маловажно. Это было нечто плохое, оно произошло, и оно имеет большое значение. Но если Бог справился с этим злом и простил тебя (а в случае зла против других людей, если ты постарался, как мог возместить причиненный ущерб), тогда умение прощать себя становится частью настоящей христианской жизни.

> Разумеется, коль скоро мы говорим о прощении, а не о толерантности или безразличии, это также означает, что здесь есть и «изгнание», и «объятие». Я должен сказать «нет» тому, что было, чтобы сказать «да» Богу и Его прощению. Здесь никак не обойтись без молитвы и поклонения, а также, возможно, без помощи мудрого собеседника, но мы призваны идти именно таким путем, который ведет к духовному здоровью. Люди, которые слишком подвержены чувству вины, слишком легко, увы, передают это чувство другим, потому что его бремя становится чересчур тяжелым. Отчасти ответ на прошение «избавь нас от Лукавого» заключается в том, что мы учимся прощать сами себя как ради самих себя, так и ради окружающих.

> Заключение

> Как после разговора о прощении мы можем отнестись ко злу? Я утверждал, что проблема зла, представленная в ее классическом философском виде, просто неразрешима, отчасти потому, что за ней стои́т образ бога, отличающегося от Бога, открытого в Иисусе Христе. Когда мы рассматриваем ее в свете Библии и особенно евангельских рассказов об Иисусе, картина становится сложнее, а в итоге и богаче, но проблема начинает звучать по-другому.

> Мы здесь не найдем ответов — во всяком случае, таких ответов, которые удовлетворили бы нашу любознательность — на вопросы, как и почему в Божьем удивительном, прекрасном и по существу благом творении появилось радикальное зло. Я думаю, однажды мы об этом узнаем, но на данный момент просто лишены способности это понять, как младенец в утробе матери лишен возможностей для понимания внешнего мира. Однако мы верим обетованию о том, что Бог создаст мир, где «всё будет хорошо, и будет хорошо всё без исключения», мир, построенный на фундаменте прощения, где всё связывает между собой воедино цемент примирения. И это обетование не имеет ничего общего с показным оптимизмом или с верой, начисто оторванной от сегодняшней реальности, потому что мы его получили в Иисусе Христе и через его смерть и воскресение и в Духе и через Духа, который претворяет совершенное Иисусом в реальность в нашем мире и в нашей жизни. Когда мы принимаем прощение, эту странную и мощную реальность, порожденную деяниями Иисуса и Духа, мы начинаем понимать, что дар прощения Бога для нас и наш дар прощать других — это нож, перерезающий веревку, которая всё еще связывает нас с грехом, злобой, страхом, обидами и смертью. В итоге зло умолкнет, потому что победа Креста осуществляется во всей ее полноте.

> И здесь мы возвращаемся к той точке, откуда начали путь. На новом небе и новой земле уже не будет моря, не будет хаоса, не будет чудовищ, выходящих из бездны. И самая прекрасная новость (что присуще любому аспекту христианской эсхатологии) заключаете в том, что нам не нужно дожидаться будущего, чтобы начать процесс освобождения себя от зла. Мы приглашены и призваны начать так жить уже сейчас. Это ставит перед нами новые задачи — непосредственную задачу научиться прощать себя и других, а также практическую и политическую задачи трудиться над созданием такого мира, где люди уже не хотят становиться террористами, где они не порабощают друг друга с помощью парализующих долгов, и те, кому угрожают природные катаклизмы, получают от гражданских властей особую защиту. Я думаю, что это реальные проблемы, тогда как философские проблемы часто выполняют роль дымовой завесы, за которой мы прячемся. И я думаю, что чем лучше мы понимаем значение прощения в нашей жизни, тем яснее мы видим глубокую богословскую правду, что «всё будет хорошо, и будет хорошо всё без исключения», и тем лучше мы можем предвосхищать эту реальность уже сейчас, в нашем страдающем мире.