• > Литературная критика. На начальном этапе ученые занимались преимущественно литературным анализом Евангелий в той письменной форме, в какой они до нас дошли.
• > История/анализ/критика форм (форманализ)^[19]. После первой мировой войны внимание ученых переключилось на изучение долитературных стадий Евангелий и на так называемую «историю форм» (или «анализ/критику форм»). Это направление изучает единицы преданий об Иисусе, как они циркулировали в устной форме до своей записи в Евангелиях.
• > Анализ Евангелий как самостоятельных и цельных произведений. Впоследствии акценты снова сместились. Сейчас больше внимания уделяют изучению каждого Евангелия как целостного произведения, выясняя его богословские акценты и точку зрения.

> Отсюда ясно, что между синоптическими Евангелиями есть какая-то литературная взаимосвязь. Какая именно? Есть несколько возможностей. Большинство ученых склоняется к такому варианту: из синоптиков первым было написано Евангелие от Марка. То есть Матфей и Лука следовали историческому повествованию Марка, положив его язык за основу своих собственных повествований, приспособив его материалы к своим целям и добавив материалы из других источников, письменных и устных. В пользу этого обычно приводят не только вышеупомянутые моменты, но и следующие доводы.

>    Доводы в пользу приоритета Марка:

1. > Отсутствие совпадений в последовательности материалов между Мф и Лк против Мк. Когда Марк и Лука дают разную последовательность материалов, Матфей согласен с Марком. Когда Марк и Матфей дают разную последовательность материалов, Лука согласен с Марком. Таким образом, у нас есть согласования в последовательности Мк-Лк против Мф и Мк-Мф против Лк. Однако нет согласований в последовательности Мф-Лк против Мк: Матфей и Лука никогда не согласуются в последовательности против Марка.
2. > Стиль и язык Марка гораздо менее отточены, чем стиль и язык Матфея и Луки. Если считать, что Марк использовал Матфея или Луку, придется сказать, что он сознательно ухудшил стиль, создав более грубое повествование. Такая практика противоречила бы всем известным нам аналогиям из других письменных документов.
3. > Марковы фразы, которые трудны для понимания или могут быть неверно истолкованы, отсутствуют в параллельных местах Матфея и Луки. Например, согласно Мк.2:26, когда Давид вошел в дом Божий, первосвященником был Авиафар. Это противоречит рассказу в 1Цар.21:1-7; Мф.12:3 и Лк.6:3 упоминание про Авиафара опускают. Другой пример: в Мк.10:19 в число заповедей включено «не обманывай». В параллельных местах Мф и Лк мы этого не находим: очевидно, Матфей и Лука убрали данную фразу, ибо в число Десяти Заповедей она не входит.
4. > Более негативный образ апостолов у Марка, чем у Матфея и Луки. В ранней Церкви всё более росло уважение к апостолам, которых стали считать столпами Церкви. Матфей и Лука часто смягчают резкие и подчас нелестные высказывания Марка об этих вождях Церкви. Например, Матфей пропускает Марко вы высказывания об их жестокосердии (Мк.6:52), неподобающих спорах по поводу главенства (Мк.9:33-37) и неспособности понять учение Иисуса (Мк.9:32). Лука смягчает рассказ Марка об отречении Петра («не знаю этого человека» – Мк.14:71), превращая его в мягкий отказ («не знаю, что ты говоришь» – Лк 22:60). Лука также убирает резкий упрек Петру: «Отойди от меня, сатана!» (Мк.8:33).
5. > Рассказ об Иисусе несколько более благоговеен у Матфея и Луки, чем у Марка. Естественное развитие почтения по отношению к Иисусу в ранней Церкви отражено, например, в следугрщйх деталях. Марк называет Иисуса «Господом» только однажды (Мк.11:3). У Матфея этот титул встречается 19 раз, а у Луки – 16 раз. Кроме того, Матфей и Лука убирают или смягчают те места у Марка, где описываются человеческие эмоции Иисуса: огорчение и гнев (Мк.3:5), удивление (Мк.6:6), неразделенная любовь (Мк.10:21). Они также пропускают Маркову ремарку, что друзья Иисуса считали его сумасшедшим (Мк.3:21).
6. > Более поздние Евангелия пропускают фразы, из которых можно сделать вывод, что Иисусу что-то не удалось. Например, Матфей и Лука не повторяют вслед за Марком, что Иисус «не мог уже открыто пойти в город» (Мк.1:45), или «хотел миновать их» (Мк.6:48). Более того, они стараются снять подозрения, что Иисус чего-то не знал. Например, вопросы из Мк.6:38; 9:16,21,33 отсутствуют как у Матфея, так и у Луки; вопросы из 5:9,30; 8:12 и 14:14 отсутствуют у Матфея.
7. > Матфей и Лука добавляют материалы, которые усиливают величие Иисуса. Например, у Марка читаем: «Приносили к нему всех больных и бесноватых... и он исцелил, многих… и изгнал многих бесов» (Мк.1:32,34). Сравним с Матфеем: «К нему привели многих бесноватых, и он изгнал духов словом и исцелил всех больных» (Мф.8:16). В соответствии с подтекстом упоминания об исцелении «словом» в последней фразе, Матфей несколько раз, рассказывая о чудесах Иисуса, вставляет слово «сразу», тем самым показывая: исцеление произошло немедленно (например, Мф.15:28; 17:18). Аналогичным образом, согласно Матфею, смоковница, проклятая Иисусом, засохла тут же (Мф.21:19-20), тогда как Марк указывает, что они увидели ее засохшей лишь на следующий день (Мк.11:20-21).
8. > Разные стадии богословского развития. В ряде мест формулировка Иисусовых слов, предпочтенная Матфеем и Лукой, видимо, отражает более позднюю стадию богословского понимания, чем формулировка у Марка. Например, в притче о злых виноградарях, согласно Мк.12:8, когда хозяин виноградника послал своего сына в виноградник, чтобы получить доход, виноградари, «схвативши его, убили и выбросили вон из виноградника». Матфей и Лука, однако, усматривают в этой притче параллель к тому, что случилось с Иисусом, когда он был распят за пределами городских стен. Соответственно они меняют последовательность фраз: «Они выбросили его вон из виноградника и убили» (Мф.21:39; Лк.20:15).

> Эти примеры лучше разбирать с синопсисом в руках: так нагдяднее. В принципе, их более чем достаточно, чтобы доказать: Марк – самое раннее из синоптических Евангелий; Матфей и Лука, очевидно, использовали его при написании своих Евангелий, время от времени меняя слова в соответствии со своими целями.

> Почти столь же распространена научная гипотеза, согласно которой общий материал Матфея и Луки, отсутствующий у Марка, был взят из общего источника. Как мы уже говорили, этот материал охватывает около 235 стихов и содержит преимущественно высказывания Иисуса, хотя здесь есть и небольшие фрагменты повествования (например, рассказ о чудесном исцелении слуги сотника). Ученые обозначают этот гипотетический источник литерой Q (первая буква немецкого слова Quelle, «источник»)^[21]. Был ли он письменным или устным? Некоторые исследователи полагают, что он имел хождение только в устной форме. Однако, по мнению большинства, он в какой-то момент был записан, – еще до использования его Матфеем и Лукой. Не исключено, что сначала он появился на арамейском языке, и только потом уже – на греческом. Соответственно происхождение синоптических Евангелий можно представить в виде следующей схемы:

> Такова базовая теория синоптических взаимосвязей. Она называется теорией двух источников. Ее много раз дополняли и шлифовали. Скажем, какие источники могли стоять примерно за 300 стихами Матфея, которые не имеют параллелей в других Евангелиях, и за 520 стихами аналогичного материала у Луки^[22]. Что касается последнего, то самый значительный блок материала мы находим в большом центральном разделе этого Евангелия (между Лк.9:51 и 18:14), который содержит много характерных Иисусовых притч: например, о милосердном самарянине, безумном богаче, потерянной монете, потерянной овце, блудном сыне, неверном управителе, судье неправедном, мытаре и фарисее. По мнению некоторых британских ученых XX века (особенно Б.Х.Стритера и Винсента Тейлора), Евангелие от Луки прошло через несколько стадий редакции, причем первоначально оно начиналось со стиха, который теперь содержится в Лк.3:1. Этот ранний Прото-Лука (так его назвали) появился, когда Лука соединил свой особый материал с Q. Впоследствии он узнал про Евангелие от Марка и выпустил расширенную редакцию своего произведения, включив в нее большую порцию Марка. В пользу этой гипотезы можно привести некоторые особенности Луки: например, присутствие сложной хронологической конструкции в Лк.3:1-2 (которая кажется уместной для начала Евангелия). И всё же большинство современных исследователей Нового Завета относятся к теории о Прото-Луке скептически.

> (ii) Иcтория/анализ/критика форм и последующие разработки

> Вскоре после первой мировой войны некоторые исследователи, неудовлетворенные скудостью результатов, которые давала литературная критика, попытались взять другой ракурс. Они сосредоточили свое внимание на периоде передачи учений Иисуса и рассказов о его жизни в течение тех одного-двух поколений, когда они еще циркулировали в устном виде. Несколько немецких ученых (особенно Мартин Дибелиус и Рудольф Бультман) проанализировали и классифицировали жанровые формы устного предания: например, парадигмы (т.е. краткие повествования, кульминирующие в значимом высказывании Иисуса, вроде Мк.3:31-35), рассказы о чудесах, притчи, рассказы об Иисусе, речения от первого лица и легенды.

> Помимо этого историки форм попытались реконструировать условия первоначальных христианских общин, в которых впервые произошло бессознательное формирование евангельских материалов. Для этого был введен в оборот термин «место в жизни» (нем. Sutz im Leben). Это «место в жизни» включало раннюю миссионерскую проповедь, литургию и катехетическое наставление, а также споры и дисциплинарные меры в раннехристианской Церкви.

> Плюсы от введения нового подхода сразу дали о себе знать. Ученые больше не рассматривали евангелистов просто как литературных компиляторов, но занялись практическими интересами и нуждами ранней Церкви, в которой имели хождение евангельские предания. Ученые поняли: история Иисуса никогда не рассматривалась просто как событие прошлого; в нём скорее видели живую силу, всегда действующую и бросающую вызов жизни последователей Иисуса в настоящем. Такой подход к словам и делам Иисуса накладывал неизбежный отпечаток на их устную передачу.

> Исследователи форм отметили, например, что повествования о чудесах Иисуса сохранялись в памяти раннехристианской общины в основном будучи проповедуемы. Такая проповедь включала рассказ о том, как Иисус «ходил, благотворя и исцеляя всех, обладаемых дьяволом» (Деян.10:38). Придерживаясь требований устного стиля и следуя раввинистической модели, первые проповедники описывали чудеса Иисуса с минимумом несущественных деталей относительно времени, места и обстоятельств. Рассказ сводился к кратким заметкам, включающим три фазы: (1) болезнь и состояние страдальца; (2) действие Иисуса как чудотворца; (3) спасительный эффект его власти. Такой лаконизм и концентрация на существенном характерны для большинства синоптических рассказов об исцелениях.

> Другие единицы евангельских материалов сохранялись и иногда модифицировались, поскольку ранняя Церковь видела их полезность для решения текущих проблем. Исследователи форм напомнили нам, что когда Церковь росла и принимала в себя всё больше разнообразных членов, она сталкивалась со многими актуальными проблемами. По мере возникновения каждой новой трудности христиане возвращались к воспоминаниям об Иисусе, ища его слова́, которые можно было бы применить. Что, например, делать с язычниками, желавшими присоединиться к Церкви? По мнению одних, таких язычников сперва надлежало обратить в иудаизм. Значит, было полезно вспомнить, как Иисус относился к неиудеям. Так вот: он не раз с симпатией говорил о самаритянах, а однажды при исцелении слуги римского сотника предложил зайти в языческий дом, – хотя более строгие иудеи посчитали бы это ритуальным осквернением. Более того, Иисус отметил замечательную веру сотника: «Истинно говорю вам: и в Израиле не нашел я такой веры» (Мф.8:10). Такое поведение Иисуса жило в памяти его иудейских последователей и сыграло важную роль при убеждении большинства, что язычников надо принимать как они есть.

> Далее. Оказалось трудным убедить часть иудеохристиан, которая настаивала: верность Христу следует сочетать со строгим соблюдением Закона Моисеева. В данной ситуации очень пригодились воспоминания об аналогичных спорах Иисуса с фарисеями: его подход к этим трудным проблемам давал ранней Церкви ключ к решению своих споров. Частые воспоминания о полемике, в которую вступал Иисус, породила жанровую форму, которую ученые назвали «парадигмой». Эту модель легко проследить в Евангелиях: событийная канва сведена к минимуму, а акцент при описании ситуации делается на заключительном высказывании Иисуса. Показателен, например, рассказ в Мк.2:23-28. Сначала первое предложение описывает ситуацию: «И случилось ему в субботу проходить засеянными полями, и ученики его доро́гою начали срывать колосья» (ст. 23). Далее следует возражение. Его формулировка отражает не только упрек фарисеев в адрес Иисуса, но и критику, которую слышали ранние языкох-ристиане: «Смотри, что́ они делают в субботу, чего не до́лжно делать» (ст. 24). Иисус отвечает возражением, которое увенчивается ярким речением, впоследствии превращенным Церковью в принцип действий: «Суббота для человека, а не человек для субботы. Поэтому Сын Человеческий есть господин и субботы» (ст. 27-28).

> Итак, анализ форм углубил наше понимание условий, в которых передавались евангельские материалы до своей письменной фиксации. Не приходится сомневаться: многие слова и события, отраженные в Евангелиях, попали туда не только потому, что они имели место, но и потому что были глубоко востребованы в жизни ранней Церкви. Более того, поскольку многие высказывания Иисуса сохранялись преимущественно через проповедь, они подвергались определенной (а иногда и неопределенной) степени модификации с целью вскрыть в них актуальный для Церкви смысл. Соответственно, евангельские отчеты об учении Иисуса – не стенограмма, а интерпретация, осуществленная в соответствии с нуждами ранней Церкви.

> Некоторые историки форм сделали отсюда вывод: такая интерпретация исказила первоначальные смыслы. Однако с их пессимизмом трудно согласиться. Реинтерпретация и развитие не обязательно тождественны деформации. Интерпретацию можно осуществлять и не изменяя первоначальному смыслу, но лишь выявляя актуальность слов Иисуса для Церкви.

> Кроме того, было несколько обстоятельств, которые мешали христианам попросту выдумывать традиции. Во-первых, долгое время еще были живы свидетели (Лк.1:2), которые не дали бы сложиться полностью искаженной картине. Во-вторых, Иисус, видимо, иногда прибегал к раввинистическому методу обучения, стараясь запечатлеть слова в памяти своих учеников, что тем самым гарантировало высокую степень точности при передаче учения.

> Среди научных работ, посвященных древнеиудейским и раннехристианским методам передачи традиции, особенно выделяется выдающееся исследование Биргера Герхардссона «Память и рукопись: устное предание и письменная передача в раввинистическом иудаизме и раннем христианстве»^[23]. Здесь он отходит от форманализа и делает акцент на предыстории письменных Евангелий. Герхардссон считает: первичная среда для раннехристианской передачи преданий об Иисуса – сама традиция.

> Последующие работы Герхардссона, особенно «Происхождение евангельских преданий»^[24], представляют скандинавскую альтернативу континентальному форманализу. Признавая творческий характер раннехристианской интерпретации, Герхардссон объявляет: «Одно дело серьезно относиться к этим изменениям при передаче материалов, и совсем другое – предполагать, будто ранняя Церковь свободно выдумывала предания об Иисусе, вкладывая в уста Иисуса слова раннехристианских пророков и учителей и т.д.»^[25]. Другие исследователи впоследствии разрабатывали идеи Герхардссона на симпозиуме, документы которого изданы под редакцией Генри Уонсброу^[26].

> На то, что евангельские традиции, в основном, аутентичны, указывают и другие соображения. Если вдуматься даже в то, как они отражены в нынешних письменных Евангелиях, станет ясно: широкомасштабное включение посторонних материалов скорее всего не имело место. Возьмем, скажем, притчи Иисуса. Ученые указывают, что в процессе передачи они чуть-чуть модифицировались с целью актуализации. Какой же вывод мы из этого сделаем? Что раннехристианские общины многое выдумали? Совсем наоборот! Мы скорее видим, что Церковь стремилась сохранять слова Иисуса. – просто адаптировала их к новым ситуациям. Обратим внимание также на полное отсутствие притч в учении апостолов (см. Книгу Деяний Апостолов и 21 Послание). Это также указывает на то, что евангельские притчи – не создание ранней Церкви, но отражение подлинного педагогического метода и ве́сти Иисуса.

> Можно провести небольшой тест на предмет того, до какой степени посторонние материалы включались в Евангелия. Как известно, одной из самых влиятельных фигур ранней Церкви был апостол Павел. Его послания датируются периодом, в который оформлялись многие евангельские предания. Они полны лаконичных формулировок и духовных прозрений, которые, казалось бы, легко могли быть спроецированы на Иисуса и представлены как слова́ самого Господа. Но если спросить, сколько раз это произошло, ответом будет: «Ни разу!»

> Отметим также, что ученики Иисуса считали своим долгом передать даже непонятные и смущающие слова Иисуса. Например, синоптики содержат места, где Иисус выражает абсолютно нетипичное для своего времени отношение к маленьким детям и животным (Мф.6:26; 10:29; 18:1-6,10-14; Мк.9:36-37; 10:13-16; Лк.12:6). Ни из чего не видно, что ранние христиане по достоинству это оценили. Для них ребенок ассоциировался скорее с инфантильностью и незрелостью, чем с непосредственностью и чистотой (1Кор.3:1; 13:11; Еф.4:14; Евр.5:12-14). Однако евангелисты хотели сохранить верность исторической памяти, а потому воспроизвели случаи общения Иисуса с детьми и его высказывания о животных. Они чувствовали, что, хотя они не понимают такое отношение, для Иисуса оно было очень важно.

> Кроме того, мы не раз находим в Евангелиях речения, которые с течением времени всё более озадачивали христиан. Вспомним хотя бы такие трудные слова: «Истинно говорю вам: не успеете обойти городов Израилевых, как придет Сын Человеческий» (Мф.10:23); «Истинно говорю вам: есть некоторые из стоящих здесь, которые не вкусят смерти, как уже увидят Царство Божие, пришедшее в силе» (Мк.9:1). Их трудность в том, что они выглядят как предсказания о скором конце века сего, – время шло, а они не сбывались так, как многие ожидали. И христиан это смущало, но они не дали этим словам забыться, но сохраняли их, не поддаваясь искушению изменить или забыть их.