> В заключение нашей книги необходимо, подытожив сказанное выше, обозначить некую норму церковной жизни. Церковь – это реальность, которой христианин не просто всецело живёт, но которой прежде всего является сам. Если человек только лишь «ходит» в Церковь, то есть если своё церковное самосознание он ограничивает понятиями: «хожу в храм, молюсь утром и вечером, пощусь, читаю Евангелие и духовные книги, участвую в Таинствах, и проч.», а не ощущает при этом всей душой, что он и есть Церковь, член Тела Христова, – то такая церковность неполноценна и недостаточна. Церковь – это приобщение в Боге Духом Святым Господу и Спасителю нашему Иисусу Христу. Если это не захватывает человека целиком, не преображает всё его существование, не является для него несравненно большим, чем что бы то ни было – значит, подлинная церковность не проявляется в его жизни.

> Жизнь в Церкви есть именно жизнь, в точнейшем и единственном смысле этого слова. В Церкви всё существует не просто так, «ради идеи», а исключительно для того, чтобы человек – и нужно подчеркнуть: не коллектив, а именно личность – приобщился Христу и жил Им и с Ним. Эта жизнь начинается верой и поддерживается Таинствами; знание о том, как созидать её, даёт Священное Писание; опыт же этой жизни составляет содержание Священного Предания, формы которого – некое очерчивание границ, в которых осуществляется духовное возрастание христианина. Важно отметить, что мы – вовсе не какие-то пассивные «восприниматели» всего того, что содержит Церковь. Наши отношения с Богом есть синергия, со-творчество, свободное и сознательное созидание, при помощи Божией, своей души, очищение сердца, понуждение себя на добро, изгнание из себя греха и страстей, противление им – для того, чтобы вселился в нас Святой Дух⁴³, чтобы Христос Господь и Бог Отец пришли и сотворили Себе обитель (Ин.14,23) в нашем сердце и во всей нашей жизни.

> Не менее важно и то, что Церковь не есть некая казарма, где все должны выстроиться строем и шагать в ногу. Существует широко распространённый соблазн: многие православные горячо желают, чтобы всё в жизни было унифицировано, чтобы все одинаково мыслили, одинаково чувствовали, были одинаково встроены в церковность, например, поголовно были венчаны, единообразно постились по уставу и т.п. Но такой подход глубоко неверен. Церковь с величайшим уважением относится к каждой личности, а отсюда следует, что нам нужно искать свой путь к Богу. Безусловно, этот путь не аморфен, очерчены его границы и обозначены условия – как только что мы сказали, это есть Священное Предание; но в рамках этих границ существует очень большое поле для того, чтобы каждый человек приложил то, что содержит для спасения Церковь, к себе индивидуально. Об этом говорил преподобный Серафим Саровский: «стяжавайте благодать Святого Духа молитвой и всеми другими Христа ради добродетелями, торгуйте ими духовно, торгуйте теми из них, которые вам больший прибыток дают… Например: даёт вам более благодати Божией молитва и бдение – бдите и моли́тесь; много даёт Духа Божиего пост – поститесь; более даёт милостыня – милостыню творите, и таким образом о всякой добродетели, делаемой Христа ради, рассуждайте»⁴⁴. Это вовсе не значит, конечно, что можно молиться и одновременно вести невоздержную жизнь, или не творить дела любви; нужно и то, и другое, и третье – всё это заповеди Божии; а значит это то, что каждый человек должен найти свою меру и внешней, и внутренней церковности, свой способ существования в Церкви с тем, чтобы его жизнь была всецело духовной, всецело христианской, – но именно его личной.

> Поэтому православный христианин должен постоянно спрашивать и проверять себя: каковы мои отношения с Богом? Этот вопрос необходим ещё и потому, что внешняя церковность чревата неким искушением «успокоения» на ней. Человек постится, богослужения посещает, правило читает, духовника слушается – значит, всё в порядке. Но критерием подлинной церковности являются вовсе не эти внешние вещи, а богообщение. Многие православные боятся такого вопроса, считая, что это-де влияние протестантизма – так, сугубо лично, рассматривать свою жизнь с Богом. Но на самом деле это совершенно очевидное евангельское положение.

> Наибольшая, первейшая заповедь гласит: возлюби Господа Бога твоего всем сердцем твоим, и всею душею твоею, и всею крепостию твоею, и всем разумением твоим (Лк.10,27). Здесь есть одно слово, на которое, как правило, не обращают внимания – «твоего». Возлюби Господа Бога твоего – Бога не корпорации, не общей доктрины, не культурно-социально-исторической общности и т.п., но именно твоего. Здесь не нужно бояться мнимых духовных опасностей или какого-то неверно понятого «индивидуализма». Христиане в Церкви вразумляемы Святым Духом в Таинствах и всём церковном устроении; они составляют органическое единство – Тело Христово, в котором всегда есть возможность друг друга предостеречь, научить и помочь. Но основа церковности – именно личные отношения с Богом. Если в душе́ у человека нет Святого Духа – а присутствие Его, собственно, и есть личные отношения с Богом, – то он не может ни с кем составить Церковь, ибо Церковь, повторим, не казарма, не внешнее объединение людей, а единство со Христом, и во Христе – друг с другом.

> Итак, нужно почаще задавать себе вопрос: каковы вот сейчас, вот в эту минуту, мои отношения с Богом? Не подменяются ли они богослужениями, обрядами, постами, внешними подвигами, послушанием, чтением только духовной литературы, правилами, обязанностями, долженствованиями, запрещениями, и проч., и проч.? Бывает ведь нередко, что всё это есть – а Христа во всём этом нет. Нет Его любви, мудрости, трезвости, мужества, какой-то удивительной Христовой тактичности, милости, заботы, жалости – и других качеств, которые приносятся в душу человека Святым Духом.

> Это не значит, конечно, что не нужны и не важны внешние церковные формы; вовсе нет, они и важны и нужны, как «обряжение» и выражение Церкви. Но значит это то, что они есть не более чем вспомогательные средства, которые должны содействовать человеку в его личном нравственном и очень глубинном труде по стяжанию Святого Духа. Всякое церковное предписание, всякая форма, обряд, правило, по́двиг должны содействовать вызреванию внутреннего духовного плода; а если не так – то всё всуе. Преподобный Макарий Великий пишет: «если не находим в себе обильных плодов любви, мира, радости, кротости, смирения, простоты, искренности, веры и долготерпения: то тщетны и напрасны были все наши подвиги; потому что всякое таковое делание и все подвиги должны совершаться ради плодов. Если же не оказывается в нас плодов любви и мира, то вотще и напрасно совершается всё делание».⁴⁵

> Одной из причин того, что – как это нередко бывает – люди окружают себя всем церковным, а христианского плода не имеют, является то, что процессы, свойственные воцерковлению, становятся содержанием всей церковной жизни; происходит некое «застревание» в неофитстве. Давайте рассмотрим это явление. В начальном периоде воцерковления неофитство вполне приемлемо и законно; более того – в нём есть несомненный положительный импульс. Неофит – это человек, который уверовал, что Бог есть и действует в Церкви. Следствием этой веры является некий максимализм, горячее воодушевление и ревность по Боге. Сами по себе эти качества замечательные – но в неофитстве они младенческие. Апостол Павел пишет: когда я  был младенцем, то по-младенчески говорил, по-младенчески мыслил, по-младенчески рассуждал; а как стал мужем, то оставил младенческое (1Кор.13,11). Неофитство и есть именно «неоставление младенческого». Представьте себе взрослых бородатых дяденек или дородных тётенек, сидящих в песочнице, играющих в куклы и по-детски друг с другом общающихся... То, что неофит впервые открывает для себя в Церкви, нуждается в осмыслении, развитии, обогащении, а порой и в окультуривании и корректировке; если же этого не происходит, то в его жизни и мировоззрении всё более и более крепнут существенные ошибки. Так как эти ошибки очень распространены и, увы, свойственны вовсе не только одним неофитам, но и многим православным, то их необходимо разобрать подробно.

> 1) Неофит разделяет загробное спасение и земное течение жизни. Подлинный церковно-христианский опыт заключается в том, что спасение начинается уже здесь, и вовсе не в смысле только трудов. Душа́ уже здесь живёт Богом, носит и чувствует в себе залог Царства Небесного, чая смерти как полного раскрытия и осуществления уже имеющейся жизни в Святом Духе. Все труды предпринимаются христианином, как мы уже сказали, в виду получения духовного плода уже здесь. На этом настаивал святитель Феофан Затворник, говоря, что богообщение, хоть в малой, хоть в начальной степени, должно обязательно быть именно сейчас⁴⁶. Неофит же под предлогом неправильно, максималистски понимаемой «грешности» и «недостоинства» земную часть духовной жизни не принимает, считая, что если христианин на земле причастен благодатному состоянию, то он непременно «в прелести».

> 2) Неофиту очень свойственно стремление обрести «гарантию спасения». «Гарантия» эта – не одно и то же с тем внутренним предвкушением, залогом Царства Небесного, о котором мы только что сказали. Залог ведь ничего не гарантирует, его можно и лишиться. Неофитская же «гарантия спасения» полагается во внешних формах церковной жизни. Мы уже говорили, что всё внешнее в Церкви – лишь «обряжение» жизни Духа; нет Духа – бесполезно внешнее. Неофит же к Духу «здесь» относится недоверчиво, поэтому он ищет опереться на устойчивые сложившиеся формы, такие, как определённая культурно-историческая церковная традиция, неизменные богослужебно-уставные обычаи, старый календарный стиль, монархический способ существования Церкви в социуме, и т.п. Отсюда – неумеренная «борьба за Православие», понимаемая как консервирование исторически сложившегося внешнего чина церковной и околоцерковной жизни. Сюда же относится и завышенное, магическое понимание духовного подвига, правила, послушания, Иисусовой молитвы и прочих частных вещей. Неофит думает: «вот, вдамся в полное послушание – и точно спасусь»; или: «вот, буду неукоснительно соблюдать правило – и спасение гарантировано». Но так понимаемой формальной гарантии спасения в Церкви нет. Есть процесс жизни – сложный, болезненный; процесс личного, «под свою ответственность», стяжания Духа Святого, этого Единственного залога спасения; но никак не «гарантия» типа страхового полиса.

> 3) Неофиту очень свойственны две вещи: первая – болезненное осуждение всех и вся, ибо все люди так или иначе нарушают внешние церковные формы и предписания; вот эти нарушения и вызывают крайнее осуждение. Ярче всего это качество неофита видно из его отношения к неправославным христианам. Неофит уверен в их погибели, и даже часто злорадно желает её им. Неофит занимает крайне жёсткую позицию в отношении всякого церковного разномыслия, в то время как опыт свидетельствует, что нормой правильной христианской жизни является всё большее со временем принятие его. Об этом писал Апостол Павел: надлежит быть и разномыслиям между вами, дабы открылись между вами искусные (1Кор.11,19).

> Вторая вещь – полное отсутствие у неофита необходимейшего для спасения качества – смирения. Мы говорили о смирении в главе, посвящённой Таинству Покаяния; напомним, что смирение – это не то, когда тебя унижают или над тобою издеваются, а ты этому способствуешь или это попускаешь. Смирение – это религиозное чувство, когда Дух Святой приносит в душу мир и истину, то есть отчётливое осознание, кто я такой, каково моё место в мире. Смирение – это правда о себе и о своих отношениях с Богом, миром и другими людьми. Неофит этой правды не знает. Взамен этого он с лёгкостью решает за Бога, кого Он спасёт, кого нет; он скор на осуждение других людей, на суждение об их внутреннем состоянии, об их участи; он твёрдо знает, что правильно, а что неправильно в церковной жизни. За всем этим он не видит себя. Неофит поэтому лишён и покаяния – оно у него заменено самоугрызением и ложным самоуничижением, которое он считает смирением; всё это сочетается с непременной тяжестью неофита для всех его ближних. Отсутствие смирения у неофита очень ясно видится из того, что когда он читает святых отцов (а он только их и читает, потому что вся культура неофитом отвергается как недуховная, неправославная и греховная), – он воспринимает высочайшую меру избранников Божиих «как свою» и судит по ней других; с другой стороны, по своей фундаментальной зависимости от внешнего, неофит святоотеческий подвиг понимает исключительно в копировании внешних форм жизни отцов.

> Вообще отношение неофитствующих к отцам заслуживает особенного внимания. Их любимый лозунг – «жизнь по cвятым отцам». Это значит, что мы настолько грешные и недостойные, настолько не можем сами помыслить или почувствовать что-либо доброе, что должны всю нашу жизнь выстроить именно по схемам, содержащимся в аскетических писаниях cв. отцов, так, чтобы на каждое внутреннее или внешнее наше движение имелась непременно цитата из отцов. Об этом строевом, казарменном подходе – все должны жить и мыслить только так, и никак иначе – мы уже говорили выше как об одном из соблазнов псевдоцерковности. Так как неверно понимаемая, поверхностная, начётническая, совершенно неадекватно воспринимаемая святоотеческая идеология весьма распространена, и для очень многих православных является несравненно более авторитетной, чем Священное Писание и исконное устроение Церкви, – то необходимо остановиться здесь и тщательно разобраться, в чём тут неправота, и как именно нужно воспринимать советы святых отцов.

> Один из величайших отцов, преподобный Антоний Великий, говорил: «что бы ни делал ты, имей на это свидетельство в Священном Писании».⁴⁷ Именно Священное Писание, содержащее заповеди Божии, является для христианина высшим и безусловным авторитетом. Предписания же святых отцов, при всей их важности и значимости, носят гораздо более частный характер, и требуют немалого рассуждения в приложении их советов к себе. Писание несравненно шире и свободнее, чем регламентация жизни, запечатлённая в монашеских аскетических творениях отцов. Например, Евангелие даёт нам заповедь: смотри́те за собою, чтобы сердца ваши не отягчались объядением и пьянством и заботами житейскими; бодрствуйте на всякое время и моли́тесь (Лк.21,34.36). Мы видим здесь общий принцип, который каждый воплощает по своей мере. У св. же отцов-аскетов в раскрытии этого принципа наличествует почти чрезмерная, жёстко регламентированная мера поста и бдения. Ясно, что смирение и здравый духовный смысл подскажут нам, что мы на себя эту меру принять не можем, мы её не понесём, – в то время как найти свою степень трезвения, бодрствования (т.е. внимания к себе), молитвы и воздержания каждый христианин может и должен.

> Во-вторых – да, мы и в самом деле грешные, немощные и падшие существа. Но не на этом строится жизнь христианина. Главное ведь не то, что мы грешные. Гораздо важнее то, что Господь с нами и в нас. И именно ради этого христиане борются с грехом, страстями, очищают свои сердца, – ради того, чтобы быть со Христом, и не только в будущей жизни, но и уже здесь, сейчас, вот в этот момент. Христос же открывается каждому человеку лично, не в толпе и не в строе, даже пусть и святоотеческом (да строя этого и не было никогда. Достаточно почитать историю Церкви, чтобы убедиться: все великие святые – ужасные «индивидуалисты»; вспомните хотя бы преподобного Сергия Радонежского). И Дух Святой живёт в Церкви и сейчас; Он не только святых отцов, живших когда-то, но и всех христиан вразумляет, наставляет, просвещает, освящает и помогает каждому из нас противиться греху, исправлять и строить свою жизнь.

> Излишне акцентируемый, навязчивый и формальный подход к св. отцам-аскетам и непременная обязательность воплощать в жизнь все их советы во всём объёме вступают в противоречие с тем фактом, что Святой Дух живёт и действует и сейчас, и что Христос так устроил Свою Церковь, чтобы спасительное действие Духа коснулось не только канонизированных Церковью святых, но и каждого человека, и не в унифицированных, но в самых разных внешних и внутренних его ситуациях. Получается парадоксальная вещь: оттолкнувшись от крайней нашей немощности, слабости, никуда-не-годности, неофит умаляет и отвергает действие в Церкви Христовой Святого Духа, Который Один только и может уврачевать, исцелить и спасти немощных и грешных людей. Святых же Отцов неофитствующая точка зрения из молитвенных помощников, ходатаев, образцов жизни и педагогов превращает в каких-то оракулов и источников цитат.

> Как же нам правильно относиться к св. отцам? Авторитет их основывается на бесспорном, засвидетельствованном Церковью факте, что они – духоносные, облагодатственные в высокой степени, достигшие спасения христиане. Но часто опыт с неменьшей бесспорностью показывает, что святоотеческие советы не получается исполнить: они не по силам людям, превышают их меру, и приносят не плод духовный, а уныние, упадок сил и разочарование. Чтобы не разочаровываться, нужно знать, что отцы писали каждый про себя, про свой путь к Богу, про свой опыт стяжания Святого Духа в своих, очень эксклюзивных, жизненных ситуациях, которые чаще всего не имеют ничего общего с условиями существования современного человека. А нам нужно, внимательно изучая их творения, познавать не внешние формы их жизни, а те принципы, которые облеклись в названные формы, те внутренние расположения и нравственные усилия их душ, которые позволили Святому Духу «приити и вселитися» в них. Христианин только тогда возрастает в подлинной духовности и церковности, когда он, оставаясь, разумеется, в рамках Священного Предания, руководствуется прежде всего Священным Писанием и исходит из своего собственного устроения и условий жизни, а принципы святоотеческого опыта прилагает к себе разумно, используя на своём пути ко Христу те церковные и отеческие средства, посредством которых, по слову преп. Серафима Саровского, мы успешнее получаем плод Духа.

> Вернёмся к собственно неофитству и подытожим сказанное о нём. Самые существенные опасности неофитства – боязнь личной ответственности и свободы, только в атмосфере которых и возможно богообщение и нравственная христианская деятельность, и недоверие Святому Духу, следствием чего является подмена христианской духовности либо «общечеловеческой» религиозностью, либо вещами вполне земными, секулярными по сути. Каковы последствия «застревания» в неофитстве? Их три.

> 1) Трагическое. Всем сердцем возжелав спасительных церковных обетований и не получив их, не вкусив их делом, потому что неофитские средства не привели к желаемой цели, – человек терпит фиаско в вере и уходит из Церкви, считая её в результате своего опыта в лучшем случае человеческой ошибкой, в худшем – сознательной обманщицей.

> 2) Погибельное следствие – закоснение в неофитстве и превращение в фарисея. Фарисейство – самое тяжёлое, самое греховное состояние, какое только может быть в жизни. Берегитесь закваски фарисейской (Лк.12,1), предостерегает Христос. Фарисейство характеризуется тремя основными вещами – все их мы уже увидели в неофитстве: а) нежелание и боязнь свободы и ответственности, крайнее их нетерпение; б) полагание богоугождения во внешнем, – отсюда нечувствие к смыслу христианства, неуважение и недоверие к человеку, гордость, самомнение, жестокость и проч.; в) богопротивление, недоверие к действию Духа Святого и отвержение Его. Вспомним, что Господь, с любовью, великим снисхождением и тихостью принимавший всякого человека, на фарисеев гневался, называя фарисейство хулою на Духа Святого (Лк.12,10). Упаси нас Бог от фарисейства. Лучше быть кем угодно, каким угодно грешником – только не фарисеем.

> 3) Наконец, нормальное следствие – это выздоровление, через некий обязательный внутренний (а иногда внешний) кризис, через непременную болезненную переоценку церковных ценностей. Поэтому, когда христианина постигает религиозный кризис – это милость Божия; значит, мы выздоравливаем от неофитства, глубоко во многих сидящего. Единственная здесь опасность – что этот «маятник» может сильно раскачаться и повлечь человека в презорливый {презирающий самодовольно всех (В.Даль, прим. ред. рассылки)} модернизм и отрицание формальной стороны церковной жизни как таковой; об этой опасности нужно знать, за нею следить и быть к себе внимательным, чтобы её избежать.

> Вот что кратко можно сказать о неофитстве – своеобразной «болезни роста» христианина. Уже из изложения этой «болезни» мы увидели некую норму: соотношение внешнего и внутреннего в церковной жизни, самосознание христианина, отношение к формально понимаемому святоотеческому наследию и др. И в последующем рассмотрении нормы церковности будем исходить из того, что поможет человеку избежать вышеописанного состояния неофитствования.

> И первое – это честность перед самим собою. Разрушение духовной жизни всегда начинается с самообмана. Святитель Феофан Затворник говорил, что «лукавство перед собою самим – самое злое из всех лукавств».⁴⁸ Проявляется эта внутренняя нечестность двояко:

> 1) Невидение себя. Человек не видит своего устроения, своих страстей, своих грехов. Мы говорим сейчас не о внешних людях, не просвёщенных светом христианства – они в духовном отношении слепы на очень грубом уровне, потому что только благодать Христова даёт человеку возможность увидеть самого себя. Речь здесь идёт о людях уже церковных. Когда грубый, ясно увиденный христианином по вступлении в Церковь пласт грехов уже снят с души, начинается время более тонкой «настройки» духовной жизни – и вот именно на этом этапе человек и «застревает». «Особо не грешу, в церковь «хожу» – значит, всё в порядке». А то, что, скажем, в его отношениях с ближними не только всё далеко не в порядке, но и вообще никуда не годится – человек не видит. Об этом говорит Господь в Апокалипсисе: ты говоришь: я богат, разбогател и ни в чём не имею нужды; а не знаешь, что ты несчастен, и жалок, и нищ, и слеп, и наг (Откр.3,17). Нужно большое нравственное усилие, чтобы видеть себя таким, какой я есть на самом деле – то есть, иными словами, стяжевать смирение и покаяние.

> 2) Другой, более тонкий, вид нечестности – когда человек не чувствует своего личного, в рамках Церкви, пути к Богу, когда он не понимает центра духовной жизни – личного богообщения, и укрывается за церковными и святоотеческими схемами. Итог этой нечестности – отсутствие плода Духа и подмена Церкви тем, что не есть Церковь. Это состояние опасное и распространённое. Бороться с ним тяжело, и начинать тут нужно именно с того, чтобы как раз быть честным перед собою. Часто бывает необходимо совершить переоценку ценностей – например, понять, что не человек для субботы (то есть всего церковного), а суббота для человека (Мк.2,27); что Христос, Евангелие и Церковь обращены к человеку лично, и поэтому он сам ответственен пред Богом за свою жизнь, и не может «укрыться» за идеологией, традициями, корпоративностью и т.д., Наконец, почувствовать и понять, что Господь любит каждого из нас, и как премудрый Пастырь и Педагог, промыслительно устрояет всю нашу жизнь так, чтобы спасти нас – а не высчитать наши грехи и немощи и с удовольствием послать в ад... Это всё бывает для души трудно и неудобно: менять позицию, переходить из уютного выстроенного схематичного мира на открытые просторы правды тяжело – но необходимо, ибо когда всё превращено в схему, доктрину, идеологию, оттуда уходит Бог. Между прочим, именно такая ситуация была на границе Ветхого и Нового Заветов. История распятия Христа на все века запечатлела конфликт религиозной схемы с жизнью живого Бога, к которой и призваны все христиане.

> Второе, что поможет избежать неофитских ошибок – это осознание основ христианской жизни, которые можно обозначить тремя богословскими терминами: христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность. Христоцентричность значит то, что цель и смысл нашей жизни – Господь Иисус Христос и наше с Ним личное, реальное и непрестанное общение и соединение. Евхаристичность – литургическая жизнь христианина в Таинствах Церкви, особенно в Таинстве Евхаристии, и опосредованно – Христово отношение к другим людям. Пневматологичность (от греч. «пневма» – Дух) – исполнение человека, и, как следствие, всех сфер его существования, Духом Святым. Именно эти три вещи первостепенны в жизни христианина; всё остальное получает своё значение постольку, поскольку служит и способствует им. Такова иерархия христианских ценностей, и её нельзя «переворачивать». Критерий того, воплощаются ли в нашу жизнь христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность – наличие, хоть в начатках, хоть в малой мере, плодов Святого Духа: смиренного, покаянного, тихого, мирного, трезвенного, ровного, воздержного, радостного, твёрдого верой и любовью состояния. Плоды Духа определяют и меру нравственного и духовного подвига. Помогает, способствует что-либо сохранению и преумножению Духа – всячески пользуемся этим. Разоряется чем-либо духовное христианское состояние – безжалостно отметаем то, даже если это будет что-то и из церковного обихода.

> Третья вещь, необходимая для подлинной духовной христианской жизни – трезвение и рассуждение. Очень важно прилагать эти качества к рассмотрению именно своей церковности. Церковь, собственно говоря, и есть христоцентричность, евхаристичность и пневматологичность, или, другими словами, живая жизнь души со Христом в Духе. Содержа в себе Священное Писание и Таинства, храня истинное догматическое и нравственное учение, Церковь всем этим действует не для иного чего, как только для того, чтобы люди приходили в единение с Богом, и в Боге – друг с другом. На протяжении веков Церковь облекалась в разные формы; к настоящему времени исторически сложилось так, что Православие облечено в византийские одежды. Поэтому часто бывает, что Церковь и византизм в умах людей прочно сливаются в одно, так что отними от Православия византийские формы – и люди скажут: ну нет, это не Православие, а модернизм какой-то. Нетрезвый, антиисторический взгляд на церковность приводит к тому, что с Церковью сплетается лубочность, псевдомистицизм, апокалиптика, кликушество, магизм, политиканство, народническая идеология – всё то, что Апостол Павел называл негодными и бабьими баснями (1Тим.4,7), и что часто позиционирует себя как нечто неотъемлемое от Церкви. Здесь-то и нужны трезвение и рассуждение. Нужны они, конечно же, не для превозношения и презорства, не для того, чтобы ругать или осуждать Церковь, и не для разорения церковной дисциплины, – а именно для созидания внутренней духовной жизни, невозможной без живого сознания и чувства принадлежности именно ко Христовой (а не византийской, лубочной, народнической и проч.) Церкви.

> Наконец, четвёртое, что необходимо в христианской жизни – это подвиг. И для достойного участия в Таинствах, и для воспринятия и понимания Священного Писания, и для усвоения навыков разбираться в Священном Предании необходимо личное усилие человека жить по заповедям Господним, нужен духовный, нравственный и интеллектуальный труд. А так как христиане на своём пути ко Христу имеют дело с падшим человеческим естеством, а также с ду́хами злобы поднебесной (Еф.6,12), то их нравственный и духовный труд выражается в рассудительном подвиге самопротивления греху и понуждения себя на добро в согласии с нравственным учением Церкви. Очень существенно то, что в наше время нравственное делание христиан ни в коем случае не должно ограничиваться только аскетической, сугубо церковной стороной. Сегодня великий по́двиг нужен для того, чтобы просто быть нормальным человеком – внимательным к другим, уважающим их, добрым, ответственным, мужественным, не тяжёлым для ближних, воспитанным, культурным и образованным. Не надо думать, что церковная аскетика – одно, а это – другое, второстепенное, ненужное. Как раз мудрость христианина заключается в том, чтобы всю нашу жизнь, не исключая и общественной её стороны́, наполнить христианским содержанием – и это не меньший подвиг, чем собственно аскетический.

> В заключение скажем вот что. Христианство – это вечная молодость, бодрость, свежесть, полнота жизни. Оно никогда не бывает и не может быть скучным и неинтересным. И мы всячески желаем тем читателям этой книги, которые ещё не познали радости и силы христианства, приобщиться им. К верующим же христианам мы обращаем призыв – чтобы наша святая вера никогда не превратилась для вас в рутину, чтобы вы восходили «от силы в силу» и помнили завет Апостола Павла: всегда радуйтесь (1Фесс.5,16). Пожеланием всем мира и радости о Христе мы и завершаем нашу книгу.