> <...> У Луки <блаженство нищих> проще и, возможно, первоначальной: «Блаженны нищие»; а противопоставлено оно словам: «Напротив, г`оре вам, богатые!» (Лк.6,24).

> Такую простоту, почти грубость, не надо списывать со счетов. Ту же самую мысль (точнее — весть) мы находим в притче о богаче и Лазаре (Лк.16,19-31): если ты преуспеваешь в этом мире, ты расплатишься в «мире ином», и наоборот. Можно морализировать по поводу притчи, но сама она не дает для того оснований. Суть ее — не в том, что богач был плохим, а бедняк — хорошим, а в том, что один был богат, а другой — беден. Вот и всё. Г`оре богатым.

> Простота эта поражает, но соответствия ей мы находим и в иудействе. Согласно преданию, раввин Иуда, прозванный «Царевичем», учил: «Тот, кто наслаждается в этом мире, лишится наслаждений в будущем; тот, кто в этом мире лишен наслаждений, обретет их». По-видимому, такая мысль вполне привычна и породила множество притч, похожих на анекдоты. Например, раввин Ханина, измученный своей бедностью, помолился о помощи, и увидел руку, которая протягивает ему золотую ножку от стола; а потом, во сне, узрел иное: на небе, в будущей жизни, он ест за столом, у которого не хватает ножки.

> Конечно, это совсем не похоже на первые книги Ветхого Завета, где земное благополучие прекрасно сочетается с праведностью, более того, — оказывается естественной наградой (см. напр. Втор. 6,3; 11,13 и др.).

> По всей вероятности, мысль о том, что земное благополучие не связано с праведностью, развивалось в века, разделявшие оба Завета; иудеи всё яснее понимали, что человек, преданный Закону Господню, обычно оказывается среди изгоев этого мира.

> Раннее христианство приняло это деление. Христиане верили, что тот мир, который мы видим и знаем, подчинен «князю мира сего». Отсюда неизбежно следует, что земное благополучие дается лишь тем, кто удовлетворяет требованиям этого князя. Поразительно место из «Пастыря» Ермы, где говорится, что христианин не может участвовать в «экономической системе» мира сего, ибо она целиком подчинена сатане. «Властитель этой страны, — учит Ерма, — прав, когда говорит: «Или следуйте моим законам, или покидайте мою землю». Что же нам остается делать? У нас свои законы и свой град. Неужели мы отвергнем свой закон ради полей и других владений и станем жить по закону чужого града?

> С точки зрения Ермы, именно это — самый опасный соблазн для христианина. Самый тяжкий грех — нарушить завет с Богом; а это неизбежно, если мы стремимся к земному преуспеянию, так как невозможно служить двум господам.

> Ни в коем случае нельзя забывать о том, как серьезно это учение. Перед каждым из нас сто`ит чрезвычайно реальный вопрос: в какой мере мы вправе стремиться к земному преуспеянию любого рода, не изменяя Богу? Ответить на него совсем непросто. «Талант», который мы должны приумножить, так или иначе приведет нас к соприкосновению с «маммоной неправедным». Если дойдет до прямого конфликта («или — или») — нам придется, как всегда знала Церковь, выбирать между отступничеством и мученичеством. Но обычно вопрос сто`ит не столь явно, и все наши мирские дела — под вопросительным знаком. Поскольку мы живем в этом мире, мы непрестанно рискуем послужить маммоне. Это полностью относится к таким «добрым делам», как, скажем, учительство. Что бы мы ни делали, мы в той или иной степени вынуждены считаться со «здешними» законами.

> Незачем отрицать, что Церковь никогда не могла требовать от своих членов полного разрыва с миром. В ней всегда существовали преуспевающие и богатые люди. Но Церковь неустанно предупреждала их об опасности. Ерма говорит, что богатые обязаны своим спасением молитвам бедных. И это можно сказать о каждом из нас, в той или иной мере вписанных в «приличное общество».