> <....> Знаете ли, какой тяжкий грех осуждать ближнего? Ибо что тяжелее сего? Что <так сильно> ненавидит Бог? От чего столько отвращается? <...> Однако и в такое великое зло человек приходит от <..> нерадения о <том, что кажется ничтожным>. Ибо от того, что человек <...> говорит: “Что за важность, если послушаю, что говорит сей брат? Что за важность, если и я скажу одно вот такое-то слово? Что за важность, если я посмотрю, что будет делать сей брат или тот странник?” – <именно от этого> ум начинает оставлять свои грехи без внимания и замечать грехи ближнего. И от сего потом происходит, что мы осуждаем, злословим, уничижаем ближних, а <в конце концов> впадаем и <сами> в то самое, что осуждаем. Ибо от того, что человек не заботится о своих грехах и “не оплакивает - как сказали отцы - своего мертвеца”, не может он преуспеть ни в чём добром, но всегда обращает внимание <лишь> на дело ближнего. А ничто столько не прогневляет Бога, ничто так не обнажает человека и не <удаляет от Бога>, как злословие, <.> осуждение, или уничижение ближнего.

> Иное же дело злословить или порицать, иное - осуждать, и иное - уничижать. Порицать – значит сказать о ком-нибудь: такой-то солгал, или разгневался, или впал в блуд, или сделал что-либо подобное. Вот <это значит злословить брата, т.е. говорить> пристрастно о его согрешении. А осуждать – значит сказать: такой-то - лгун, гневливый, блудник, <т.е. осудить> самое расположение души его, <произнести> приговор о всей его жизни, говоря, что он таков-то, и <осудить> его, как такого. А это тяжкий грех! Ибо <одно дело> - сказать: “он разгневался”, <а другое> - сказать: “он гневлив”, и <..> произнести таким образом приговор о всей его жизни. А грех осуждения <настолько> тяжелее всякого другого греха, что сам Христос сказал: <Лицемер, вынь сперва бревно из твоего глаза, и тогда увидишь, как вынуть сучок, что в глазу брата твоего> (Лк. 6:42), и грех ближнего уподобил сучку, а осуждение – бревну. Так-то тяжело осуждение, превосходящее всякий грех.

> <...>

> Нет ничего тяжелее, <..> нет ничего хуже осуждения, презрения или уничижения ближнего. Почему мы не осуждаем лучше самих себя и наши грехи, которые мы достоверно знаем и за которые должны будем дать ответ пред Богом? Зачем <мы присваиваем> себе суд Божий? <.....>

> <...> <К чему нам чужое бремя>? <Ведь> есть у нас <и без того>, о чём заботиться, братия! Каждый да <будет внимателен к себе, к> своим грехам. Одному Богу принадлежит власть оправдывать и осуждать, <поскольку> Он знает и душевное устроение каждого и силу, и образ воспитания, и дарования, и телосложение, и способности; и сообразно с этим судит каждого, как Он <один> знает. Ибо иначе судит Бог дел`а епископа, <> иначе - правителя мирского; иначе судит дел`а игумена, <> иначе - ученика; иначе - старого, <> иначе - юного; иначе - больного, <> иначе - здорового. И кто может знать все суды сии? Только <Он один> - сотворивший всех, всё создавший и всё ведущий.

> <...> В некоторый город пришел корабль с невольниками, а в городе том жила одна святая дева <...>. Она <...> желала купить себе маленькую девочку, и думала: возьму и воспитаю ее, как хочу, чтобы она вовсе не знала пороков мира сего. Она послала за хозяином корабля того и, призвав его к себе, узнала, что у него есть две маленькие девочки, именно такие, каких она желала, и тотчас с радостию отдала она цену за одну из них и взяла ее к себе. Когда же хозяин корабля <...> отошел немного, встретила его одна блудница, совершенно развратная, и, увидев с ним <вторую> девочку, захотела взять ее; <...> отдала цену, взяла девочку и ушла с ней. Видите ли тайну Божию? Видите ли суд Божий? Кто может объяснить это? Итак, святая дева взяла ту малютку, воспитала ее в страхе Божием, наставляя ее на всякое благое дело, обучая ее иноческому житию, и кратко сказать, во всяком благоухании святых заповедей Божиих. Блудница же, взяв ту несчастную, сделала ее орудием диавола. Ибо чему могла <эта> зараза научить ее, как не погублению души своей? Итак, что мы можем сказать о страшной сей судьбе? Обе были малы, обе проданы, не зная сами, куда идут, и одна оказалась в руках Божиих, а другая впала в руки диавола. Можно ли сказать, что Бог равно взыщет, как с одной, так и с другой? Как это возможно! Если обе впадут в блуд, или в иной грех, можно ли сказать, что обе они подвергнутся одному суду, хотя и обе впали в одно и то же согрешение? Возможно ли это? Одна знала о суде, о царстве Божием, день и ночь поучалась в словах Божиих; другая же, несчастная, никогда не видала и не слышала ничего доброго, но всегда, напротив, всё скверное, всё диавольское... Как же возможно, чтобы обе были судимы одним судом?

> Итак, никакой человек не может знать судеб Божиих, но <только Бог> ведает всё и может судить согрешение каждого, как Ему <одному> известно. <Бывает>, что брат погрешает по простоте, но имеет одно доброе дело, которое угодно Богу более всей жизни, - а ты судишь и осуждаешь его, и <тем> отягощаешь душу свою. <Вот> случилось <брату> преткнуться - <а откуда> ты знаешь, сколько он <боролся> и сколько пролил крови своей прежде согрешения? И теперь согрешение его <в очах Божьих> - как бы дело правды, ибо Бог видит труд его и скорбь, которые он, <..> <понес> прежде согрешения, - и милует его. А ты знаешь только сие согрешение, и тогда как Бог милует его, ты осуждаешь его и губишь душу свою. <Откуда> ты знаешь, сколько слез он пролил о сем пред Богом? Ты видел грех, а покаяния его не видел.