Тема выпуска:
Несправедливость благодати: иллюстрация

В конце выпуска – форма для выражения Вашей его оценки и мнений.

 

> Уилл Кемпбелл вырос на животноводческой ферме в штате Миссисипи. Погруженный в книги, мало контактирующий с окружающими его людьми, он усердно занимался и, в конце концов, пробил себе дорогу в Йельскую Богословскую Семинарию. После ее окончания, он вернулся на Юг, чтобы проповедовать, и был <назначен капелланом университета> Миссисипи. Было начало шестидесятых годов, в это время "добродетельные жители" штата Миссисипи сплотились в борьбе против защитников гражданских прав, и как только студенты и администрация университета узнали о либеральных взглядах Кемпбелла на расовую интеграцию, <он был изгнан из университета>.

> Вскоре Кемпбеллл оказался в самой гуще борьбы, возглавив кампанию по регистрации <избирателей> и <взаимодействию с> идеалистически настроенной молодежью Севера, которая эмигрировала на Юг, чтобы присоединиться к <борцам> за гражданские права. Среди этих молодых людей был и студент Гарвардской Семинарии Джонатан Дэниэлс, который отозвался на призыв доктора Лютера Кинга собраться на Сельме. Многие добровольцы вернулись после демонстрации домой, но Джонатан Дэниэлс остался, и Уилл Кемпбелл с ним подружился.

> В те дни теология Кемпбелла подверглась ряду проверок. Многие оппозиционеры происходили из "добрых христианских семей", которые не хотели пускать людей другой расы в свои церкви и которые противостояли любому, кто пытался <изменить законы>, покровительствующие людям с белой кожей. Кемпбеллу гораздо проще было найти союзников среди агностиков, социалистов и немногочисленных набожных северян.

> "В двух словах, в чём <состоит> весть, данная христианам?" — вызывающе спросил его один из агностиков. Этим собеседником был П.Д.Ист, издатель газеты, отошедший от христианской веры, который видел в христианах врагов и не мог понять, почему Уилл упрямо отстаивает религиозную веру. Кэмпбелл вспоминает: "Мы куда-то шли или откуда-то возвращались, когда он сказал: "Объясни мне. Десять слов, не больше". Я ответил: "Мы все незаконнорожденные, но Бог всё равно любит нас". Он не сказал, что он думал о сказанном мной, кроме того, что, сосчитав слова, загибая пальцы на руке, он повторил: "Я давал вам десять слов. Если вы хотите попробовать еще раз, у вас в запасе еще одно слово". Я больше не стал пробовать, но он часто потом напоминал мне о том, что я сказал ему в тот день".

> Сам того не подозревая, Кемпбелл своим определением попал в самое сердце Иста, <который> действительно был незаконнорожденным <и его> всю жизнь <попрекали> этим. Кемпбелл выбрал именно это слово не просто для того, чтобы шокировать собеседника, но также ради <богословской> точности. В духовном смысле мы незаконнорожденные дети, которые, несмотря на это, приглашены присоединиться к семье Бога. Чем больше Кемпбелл думал об этом внезапно пришедшем ему в голову определении Евангелия, тем больше оно ему нравилось.

> Однако Ист подверг это определение безжалостной проверке, в самый мрачный день жизни Кемпбелла, в тот день, когда помощник шерифа в штате Алабама Томас Коулмэн застрелил двадцатишестилетнего друга Кемпбелла. Джонатан Дэниэлс был арестован за пикетирование магазинов для белых. Когда его выпустили из тюрьмы, он направился в бакалейную лавку, чтобы позвонить оттуда и договориться о поездке, но в этот момент появился Коулмэн, который был вооружен пистолетом и разрядил его Джонатану в живот. Пули <попали> и в еще одного человека — чернокожего подростка — тяжело ранив его в спину.

> В книге "Брат стрекозы" Кемпбелл вспоминает разговор с Истом в тот вечер, результатом которого стало то, на что Кемпбелл оглядывается как на "самый поучительный <богословский> урок в своей жизни".

> П.Д.Ист остался на наступательных позициях, даже в этот скорбный период <.>: "Да, брат. Посмотрим, выдержит ли данное тобой определение такое испытание". Я звонил в департамент юстиции, в "Союз за гражданские свободы американцев", знакомому юристу в Нэшвилл. Я говорил о том, что смерть моего друга — это пародия на правосудие, что это полное нарушение закона и порядка, преступление против федерального и <закона штата>. Я прибегал к таким словам как <"дикарь", "варвар", "невежда", "ку-клукс-клановец"> и многим другим. Я <апеллировал к социологии, психологии, социальной этике, теологии.> П.Д.Ист набросился на меня, как тигр: "Давай, брат, поговорим о твоем определении". В один прекрасный момент Джо [брат Уилла] повернулся к нему: "Остынь! Неужели ты не замечаешь, когда кому-то плохо?" Но П.Д.Ист, любивший меня слишком сильно, для того чтобы оставить одного, отмахнувшись от него, продолжал: "Джонатан был незаконнорожденным?"

> Кемпбелл ответил, что хотя тот был одним из самых приятных парней, каких ему довелось знать, правда заключается в том, что каждый из нас — грешник. В этом смысле, да, он был "незаконнорожденным".

> "Хорошо. Томас Коулмэн незаконнорожденный?" — продолжал Ист. На этот вопрос Кемпбелл нашел ответ гораздо быстрее. Ясное дело, что убийца был незаконнорожденным.

> Тогда Ист придвинул к Кемпбеллу свой стул, положив свою худую руку ему на колено и посмотрев прямо в его покрасневшие глаза, спросил: "Как ты думаешь, какого из этих двух незаконнорожденных Бог любит больше?" Вопрос попал в точку, в самое сердце. В своей книге Кэмпбелл пишет:

> "Неожиданно всё стало ясно. Всё. Это было откровение. Винные пары, которые были в нас, казалось, <...> усилили его воздействие. Я прошел через всю комнату к окну и открыл ставни, не находя сил отвести взгляд от <уличного фонаря>. И заплакал. Но плач растворялся в смехе. Это было странное ощущение, которое я переживал. Я помню, как я пытался отделить скорбь от радости. Отделить причину своих слез от причины своего смеха. Тогда вскоре всё стало ясно. Я смеялся над самим собой, над двадцатью годами христианского служения, которые, хотя я сам того не понимал, превратились в служение либеральной софистике... Я согласился с тем, что сама идея — человек мог пойти в магазин, где несколько безоружных людей пьют газировку с сиропом и едят печенье, и выпалить в одного из них из пистолета, выбив из него легкие, сердце и кишки, а потом навести его на другого и выпустить в него несколько пуль, которые пройдут через его плоть и кости, и Бог отпустит этого человека на свободу — была выше моего понимания. Но если это как раз не тот самый случай, то тогда нет Евангелия, нет Благой Вести. Если это неправда, то у нас только недобрые вести, мы остаемся наедине с законом".

> То, что Уилл Кемпбелл познал в ту ночь, было новым познанием благодати. Благодать дается свободно и распространяется не только на тех, кто не заслужил ее, но и на тех, кто, в действительности, заслуживает обратного: на членов ку-клукс-клана в той же степени, что и на защитников гражданских прав, на Иста в той же мере, что и на Уилла Кемпбелла, на Томаса Коулмэна равно, как и на Джонатана Дэниэлса.

> Это откровение укоренилось в Уилле Кемпбелле так глубоко, что он был потрясен благодатью. Он сообщил свою позицию в Национальный Совет Церквей и стал, как он сам себя назвал, "апостолом для бедняков", при этом изменив смысл этого понятия. Он купил ферму в штате Теннеси и сегодня с той же радостью проводит время в кругу ку-клукс-клановцев и расистов, что и среди темнокожих меньшинств и белых либералов. Он увидел, что многие люди изъявляли желание помочь меньшинствам; но он не знал ни одного человека в мире, который бы согласился на служение Томасу Коулмэну.

> Мне нравится история Уилла Кемпбелла, потому что я сам вырос в Атланте среди людей, которые носили расизм как эмблему чести. Если быть кратким, я люблю историю Кемпбелла, потому что какое-то время я больше был похож на Уилла Кемпбелла, чем на Джонатана Дэниэлса. Я никогда никого не убивал, но я, без сомнения, ненавидел. Я смеялся, когда ку-клукс-клановцы подожгли крест на лужайке перед домом негритянской семьи, которая первой рискнула поселиться у нас по соседству. А когда убивали северян, как это произошло с Джонатаном Дэниэлсем, мои друзья и я пожимали плечами и говорили: "Да воздастся им, пришедшим сюда раздувать ссоры".

> Когда пришло время, и я увидел себя таким, каким я был в действительности, презренным расистом, лицемером, который скрывался за маской Евангелия, живя по антиевангельским законам; когда подошло это время, я как утопающий ухватился за обещание благодати тем людям, которые заслуживают обратного. Людям вроде меня.

> He-благодать временами отвоевывает прежние территории, соблазняя меня поверить, что мое "я", на которое теперь снизошло откровение, отныне нравственно превосходит босяков и расистов, которые еще не видели света. Но я знаю правду, что "Христос умер за нас, когда мы были еще грешниками". Я знаю, что встретился лицом к лицу с любовью Бога, когда был дурнее, а не лучше всего, и что удивительная благодать спасла потерпевших крушение, вроде меня.

Проект "Христианское просвещение" нyждается в вашей поддержке!