Оставшиеся дни Великого поста (кроме воскресных) мы посвятим Нагорной проповеди (Мф.5-7).

Мф.5:21-26

> Ум начинается там, где приходит понимание: дураков и дурости не существует. В этом смысле повеление Иисуса не обзывать никого дураком имеет прочную рациональную основу (как и все Его слова).

> Существует ум, который скован физическими обстоятельствами – от повреждения мозга до отсутствия нужной литературы. Существует ум, который загнал себя в безнравственную полость (например, ум Ленина). Существует ум, который взялся не за своё дело (ум Торквемады – инквизиция не его дело, как и вообще ничьё). Существует ум, который находится на другой ступени развития (ум ребёнка). Существует ум с другой (замедленной с точки зрения многих) скоростью реакции или, напротив, ум, который заторопился (например, рассудок Иуды).

> Существуют различные комбинации всех этих нормальных (как незрелость, ученичество) и ненормальных обстоятельств. А вот врождённых, неотъемлемых от личности дурости, глупости – не существует.

> Это не означает, что умный человек должен выслушивать все глупости. Глупость не существует, глупости – ещё как. Прямая противоположность уму, который существует, а вот умные мысли и слова́ выдаёт не так часто, как хочет и может. Никого нельзя называть глупцом и дураком, но не надо тратить силы и время на знакомство с глупостями и дурацкими измышлениями. Это неумно. Это почти так же неумно, как требовать от умного человека слушать себя, если он не слушает. Умно задуматься: а почему тебя умный человек (которого ты считал умным) не слушает? Потому что ты, такой умный, обманулся и имеешь дело не с очень умным человеком? Или потому, что твой ум в одном из перечисленных выше состояний?

> Умно быть смиренным. Умно предполагать, что надо поумнеть – а не говорить другому: «Я думал, Вы умнее». Поумнеть всегда можно – слава Богу, так создан человек, что он не может заставить себя любить, но заставить себя умнеть может и должен. Средства давно известны: обучение и преподавание, затворничество и общение, смирение и творчество.

* * *

> Двумя фразами нарисовал Иисус самый простой из всех денежных конфликтов. Должник, которому нечем отдать деньги. Кредитор, тянущий его к судье. Судья, готовый посадить бедолагу в долговую яму до тех пор, пока родственники и друзья не расщедрятся и не выручат его из беды своими деньгами. Два исторических штриха делают эту картину особенно красочной именно в эпоху Иисуса. Долговая яма была действительно ямой, вонючей и сырой – и кредитор мог утешаться хотя бы тем, что должник его страдает. Но кредитор – жестокий или мягкий, всё равно – обязан был сам кормить должника, пока тот сидел в яме. Отпадало множество мелких исков: какой смысл тратить на прокорм два кодранта, чтобы взыскать один? Так что притча Иисуса – о крупном денежном иске. Один кодрант упомянут здесь не как одна лепта в другом месте Евангелия, не как символ ничтожности. Прямо наоборот: дебитор должен столь много, что всего имущества его не хватит, чтобы возместить долг. После отдачи последней полушки долг всё еще будет не покрыт.

> Притча объясняет предшествующую фразу Иисуса: "Если ты принесешь дар твой к жертвеннику и там вспомнишь, что брат твой имеет что-нибудь против тебя ... пойди, прежде примирись с братом". Не смей давать что-либо Богу, если ты должен что-то человеку! Бог хочет твоего, а не чужого – а если ты в долгу как в шелку, то и барашка жертвенного, и даже свечечку ты покупаешь на чужие деньги – на деньги, которые следует отдать кредитору, а не Богу. Иначе можно любую кражу оправдать, отстегнув от нее часть на нужды Церкви.

> Абстрактное "примирись" Господь переводит на язык денежных расчетов. Если "долг" – это деньги, христиане должны разрушить всю финансовую систему современной цивилизации, стоящую на бесконечно запутанной системе взаимных долгов – кредитов, закрыть все храмы, ибо каждый из стоя́щих в современном храме кому-нибудь да должен. Если "долг" – это чувства, христиане должны. Но если мы поймем "долг" как нравственную обязанность, как долг любовью (а речь идет об этом, только Господь не любит высоких слов) – тем более храмы опустеют. Проще разрушить все банки мира, чем отдать другому человеку ту любовь, которой он заслуживает, которой любит его Бог и которая вложена Богом в нас.

> И притча о долгах, и заповедь о примирении, – лишь пояснения Иисуса к заповеди "Не убий". Он формулирует ее иначе: "Всякий, гневающийся на брата своего напрасно, подлежит суду". Убийство – лишь итог гнева. А гнев – всякий гнев! – напрасен (многие Святые Отцы предпочитали вообще убирать слово "напрасно", опасаясь, что кто-то посмеет считать свой гнев не напрасным). "Напрасен" здесь означает "без причины". Мы не должны сердиться на ближнего, потому что сердиться можно на того, кто не отдает нам долга. Но не ближние в долгу у нас, а мы – кругом в долгу перед всеми людьми. Господь переводит нас с размышления о своем праве гневаться на размышления об обязанности ближних предъявлять претензии к нам.

> Выплатить долг окружающим мы не сможем никогда. Все те, кто надоедает нам, кто пилит нас, кто глупо и смешно досаждает нам, – хотят одного: любви, хотят обоснованно, только не умеют сказать о том, какой именно долг пришли они взыскать с нас. А у нас в сердце, в лучшем случае, равнодушие с усталостью. В сердце – этом кошельке души – пусто. Как тут расплатиться?

> Выходов два. Один подсказан в Нагорной проповеди и годен для всех: помириться. Но всякий знает, что такой совет обычно неисполним. Мы показываем другому нашу нищету – но в ответ получим не прощение, а лишь нарастание злобы. К тому же, мириться мы совершенно не умеем – и слов-то таких не знаем, и жестов, и взглядов, которые бы заставили человека забыть о своих к нам претензиях. Вся история человечества – от высокой политики до бытовых неурядиц – есть история бесконечных попыток помириться, завершающихся столь же бесконечными неудачами. Я и ближний – это всегда история безнадежной любви, вырождающейся в ненависть.

> Второй выход – для христиан. Дойти до Судьи и предложить Ему из Судьи стать третьим участником наших запутанных любовных отношений, заплатить за нас. Сама суть христианства в том, что наши долги платит Судья – Тот, Кто должен был бы посадить нас в долговую яму. "Прости нам долги наши, как и мы прощаем должникам нашим", – ведь лишь долгое повторение мешает нам почувствовать странность этих слов. По человеческой, чисто коммерческой логике надо было бы говорить: "Пусть люди простят нам наши долги, как и мы прощаем им". Или, точнее: "Научи нас прощать ближних, научи ближних прощать нам". А вместо этого Бог принимает все долги на Себя – и под их тяжестью, по неисправимой нищете нашей, гибнет на Кресте – и по неистощимому богатству Своему воскресает, чтобы бесконечно возмещать Собой недостаток у нас любви.

> В христианский храм могут смело идти должники, потому что люди в них жертв не приносят, в них одна Жертва – Христос, Сам принесший Себя Богу Отцу – за наш грех, отдавший Себя в уплату всем людям – за долги всех людей. Господь ссужает нас способностью любить, прощает нам издевательство над этой способностью и уплачивает вместо нас наши долги любви.