> <...> Основную тему в отношениях Иисуса и его еврейских современников задавало его утверждение: час пробил, Бог Израилев отныне устанавливает Свое Царство, причем это — эта деятельность, эти рассказы и этот человек — представляет собой способ наступления Царства. <...>

> Однако описываемая нами Весть о Царстве — не просто информация о том, какое время на дворе. Весть несет с собой программу. И эта программа — больше чем новая галаха, свод практической этики, как альтернатива галахе Гиллеля и Шаммая. Она бросает вызов современникам: ваше понимание собственной традиции влечет вас к катастрофе, — откажитесь же от него. Примите новый взгляд на традицию: он только кажется гибельным, на самом же деле ведет к подлинной победе. Весть и программу Иисус сопровождал предупреждением: отказывающиеся последовать этим путем упускают последний шанс покаяться. Отныне упорствующие в деструктивном понимании израильских традиций пожнут посеянное… Это многоплановое провозвестие вызывало жаркие споры между Иисусом и фарисеями, описанные у синоптиков, и даже приводило к заговорам против жизни Иисуса. Оно предвещало то, что случилось, когда Весть, программа и предупреждение столкнулись с величайшим символом, стражами которого были люди, в отличие от фарисеев обладавшие властью принять меры в отношении пророков, говоривших и делавших неудобные вещи в неудобное время.

> Для понимания внутренней логики всего этого вспомним два одинаково важных момента. <.....>

> Итак, первое. Во времена Иисуса основная масса фарисеев ставила перед собой цели «политические» (в нашей терминологии) ничуть не меньше, чем «религиозные» (в нашей терминологии).{} Для фарисеев–шаммаитов, сильнейшей до 70 года еврейской группы давления, ревность по ГОСПОДУ означала верность по Торе. Чтобы понять, что это значило, достаточно прочесть Книги Маккавейские. Богоданный Закон нужно соблюдать, — и никакие компромиссы с языческим идолопоклонством здесь недопустимы. Более того, этот Закон нужно защищать, охраняя тем самым жизнь подлинного Израиля и применяя при необходимости силу. Великие древние примеры ревности — Финеес и Илия, чье благочестие имело практическую, если не сказать, насильственную сторону: Финеес убил израильтянина на месте преступления с язычницей, Илия заколол пророков Ваала. {Числ 25:6–13; 3Цар 18:40 ...}

> Есть все причины считать, что фарисеи–шаммаиты не давали этой традиции угаснуть. Их общеизвестная строгость в отношении Торы не была сугубо «религиозным» делом. Они препятствовали паганизации Израиля и пытались, если получится, сбросить языческое иго. Эти–то приоритеты и вызвали конфликт между основным направлением фарисейства и Иисусом. С точки зрения фарисеев–шаммаитов, наступление Царства ГОСПОДНЯ предполагает поражение язычников и национальное освобождение. Иисус же говорил, что Царство предлагается как раз тем, кто покается в подобных устремлениях. Поэтому столкновение Иисуса с фарисеями было неизбежным. И оно касалось гораздо более существенных вопросов, чем детали в понимании заповедей Торы и в вопросах ритуальной чистоты.

> Второе. О смысле «чистоты». Существует важнейшая связь между правилами чистоты (так или иначе сосредоточенными на Храме) и политическими задачами и деятельностью. Грубо говоря, храмовый культ, а также обрезание, соблюдение суббот и пищевых запретов были основным отличием еврея от язычника. Соответственно, они четко соответствовали и способствовали политической и религиозной программе бескомпромиссных фарисеев.{} Эти ключевые «дела Торы» были постоянным лейтмотивом существования евреев (по крайней мере, евреев, стремящихся к благочестию).

> Я не хочу, чтобы меня превратно поняли. Я не думаю, что правила чистоты — вещь странная, формалистическая, непринципиальная для подлинного благочестия или порочная своей несовместимостью с протестантскими, идеалистическими или романтическими принципами. Я далек от этой мысли. Те или иные правила чистоты есть во всех обществах. Иногда они более связаны с религиозными структурами, иногда менее. Не хочу я и сказать, что при жизни Иисуса еврейские правила чистоты отличались особым формализмом. <....> Я не говорю, что Иисус отвергал собственную религиозную культуру{} (). Я говорю, что Иисус по–новому интерпретировал Писания, общие для него и для его еврейских современников. Он предлагал критику изнутри. Объектом его критики была «ревность», ведущая Израиль к катастрофе, — тогда как ей соответствовали и способствовали именно те аспекты Торы, которые отделяли Израиль от языческих соседей.