Благодать Господа Иисуса Христа, любовь Бога Отца и общение Святого Духа да будет с вами! | ||||||||
Тема выпуска:
Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 примерно равные части. | ||||||||
В связи с возникающими иногда недоразумениями, помещаю
в начале выпуска следующее предуведомление: Обратите внимание, что редактор-составитель рассылки не является, как правило, автором текстов, которые в рассылке используются. Автор текста указывается перед текстом. | ||||||||
> Общее причастие за каждой Литургией было нормой в Древней Церкви. Оно было тесно связано с общей евхаристической молитвой и жертвой. Находящиеся под запрещением и лишенные права приступать к Св. Чаше не могли участвовать в Литургии16. Литургия совершалась по воскресным дням («Учение 12 апостолов», «Апология» Иустина Мученика, Деян. 20,7). В IV веке Евхаристия совершается и в субботу в Александрии и вообще в Египте, в Малой Азии и Константинополе17. > В некоторых же частях Церкви причащение было более частым. Так, св. Василий Великий в письме к Кесарии, жене Патриция, пишет, «что мы причащаемся 4 раза каждую седмицу — в день Господень, в среду, в пяток и в субботу, а также и в другие дни, если бывает память какого святого», но «хорошо и преполезно каждый день приобщаться и принимать Святое Тело и Кровь Христову»18. Обычай ежедневного причащения был распространен и в Риме, и в Испании19. В конце III — начале IV в. постепенно устанавливается Великий Пост — время покаяния и сокрушения о грехах. В скорбные дни поста полная Литургия — праздник христианской общины с ее пасхальной крестовоскресной радостью Голгофы и Светозарной ночи — не могла совершаться. Однако верующим было разрешено причащаться и в дни поста. Было положено начало Литургии Преждеосвященных Даров, которая представляет собой соединение вечерни с причащением и говорит о возможности причащения вне полной Литургии. Это допускалось в Древней Церкви. Так, например, св. Иустин Мученик отмечает, что Св. Дары к неприсутствовавшим посылаются через диаконов20. Древняя Церковь знала практику хранения Св. Даров на дому и самопричащения21. Она удерживалась впоследствии в монашеской практике22. Но, конечно, самопричащение, как и причащение больных, не могло заменить собою полной Литургии с ее соборной евхаристической жертвой и соборным причащением. Самопричащение допускалось «нужды ради», подобно тому, как в настоящее время допускается участие в анафоре и принесении даров без причащения или своего рода «духовное причащение»23. > Соборный характер Евхаристии требовал совершения одной только Литургии в каждом городе24. Впоследствии отсюда возникает западная практика fermentum25, посылаемого епископом в приходские храмы. > Эта соборность Евхаристии в Древней Церкви светила мiру и его освящала. Участники Царства Христова в Храме за Литургией вдохновлялись желанием нести в мiр любовь, радость и свет — для врачевания социальных болезней, уродующих прекрасный Божий мiр. Вся жизнь христианина, освящаемая церковными таинствами, протекала около Евхаристии и освящалась ею, ибо все таинства были соединены с ней. Выходивший из купели возрождения, получавший блаженное право именовать Бога своим Отцом и запечатленный «печатью дара Духа Святаго» радостно в первый раз приступал ко Св. Чаше. У нее же соединялись во Христе вступавшие в брачный союз, получая церковное благословение26. Ради Св. Чаши несли долголетнее суровое покаяние грешники, которые так волновали церковную совесть. Благодатные дары священства и елеосвящения подавались за Литургией. На ней также совершались и другие священнодействия, например, пострижение в монашество27, освящение мvра28. > Такова евхаристическая практика Древней Церкви. Евхаристия — радость в духовной жизни отдельного члена Церкви. Она — основа и благодатное вдохновение на подвиг восхождения по лестнице добродетелей. Она — «лекарство бессмертия, средство целебное, чтобы не умереть, но чтобы жить во Иисусе Христе постоянно». Она — обо́жение верующего во Христа, его теосис. Но Евхаристия имеет и соборный характер. Участие в ней — общее дело всех членов Церкви. И если кто-нибудь по какой-либо причине, чаще всего по небрежению к величайшему духовному сокровищу — Св. Дарам, по небрежению к своей обязанности члена Церкви и заповеди любви к другим членам Церкви, отказывался или уклонялся от этого общего дела, Церковь начинала беспокоиться и немедленно старалась выяснить причины этой духовной язвы, чтобы ее залечить. Этими заботами проникнуты правила соборов в послеконстантиновскую эпоху. Обращение Империи в Христианство привлекло в ряды Церкви многих номинальных христиан. «Из личного, чисто жертвенного подвига христианство для большинства людей превратилось в дело общественного приличия, а иногда даже и выгоды» (Митр. Сергий Московский). Духовная напряженность христиан ослабела, и создалось небрежное и недостойное отношение к Литургии. Учащаются случаи ухода из Церкви после чтения Священного Писания и проповеди. Это поведение огорчало св. Иоанна Златоуста. 2 правило Антиохийского Собора 341 года и 9 правило св. Апостол отлучают «непребывающих на молитве и святом причащении до конца» или, как читается последнее правило в Славянской Кормчей 1787 года, согласно толкованиям Зонары и Аристина, «непребывающих в Церкви до последней молитвы, не причащающихся»29. > Затем вообще христиане перестали приходить к Литургии. Это небрежение к Евхаристии людей, «утративших крепость и теплоту веры и предавшихся делам и заботам мiрским»30, побудило Церковь принять решительные меры. 21 правило Ельвирского собора (305 г.), 11 правило Сердикского собора (343 г.), повторенное 80 правилом Трулльского собора (692 г.) извергает из клира и отлучает клириков и мiрян, «не приходящих к Литургии в три воскресные дня в продолжении трех седмиц». Но эти меры не оказали должного действия. Мы знаем, что в Византии иногда даже патриарх или император уходили из храма после чтения Евангелия31. Упадок духовной жизни продолжался и выражался в уклонении от участия в Литургии и причащении. Во времена св. Иоанна Златоуста32 некоторые причащались один или два раза в год, несмотря на обличение святителя. Эту практику редкого причащения осуждает и преп. Кассиан. Против нее же направлены «ежедневные епитимии для монахов», приписываемые преп. Феодору Студиту33. > Происходят другие перемены в литургийной практике. Постепенно вводится тайное34 чтение евхаристических молитв. Некоторые литургисты видят зародыш этой практики в 19 правиле Лаодикийского собора (343 г.), что, однако, подвергается сомнению35. Тайное чтение анафоры распространяется в эпоху Юстиниана. Тщетно борется с этим нововведением император перед своей смертью, ссылаясь на послания св. Апостола Павла: «Повелеваем, чтобы все епископы и пресвитеры не тайно (sesiopimenon) произносили молитвы божественного приношения и святого крещения, но голосом (meta phonis), который был бы слышим верным народом, дабы умы слушающих возбуждались к большему угрызению совести... Приличествует молитве к Господу нашему Иисусу Христу, нашему Богу с Отцом и Святым Духом во всяком приношении и других службах возносить громко (meta phonis). Те, которые откажутся, дадут ответ у престола Божия, и мы, если узнаем, не оставим их без наказания»36. > К VIII веку тайное чтение анафоры становится общепринятой практикой37, хотя продолжаются недоумения, вопрошания и споры, отмечаемые литургистами, которые дают объяснение появлению заамвонной молитвы38 как заменяющей для мiрян анафору. «Некоторые стоящие вне алтаря часто приходят в недоумение, спорят между собой и говорят: какая цель, мысль и сила тихо читаемых архиереем молитв, и желают получить об этом некоторое понятие, то поэтому божественные отцы и начертали (заамвонную молитву), как бы сокращение всего, о чём было просимо (в продолжении Литургии) и таким образом сообщают желающим понятие о платье по бахроме»39. > К VIII веку тайное чтение евхаристического канона, зародыш тихих месс, наблюдается и на Западе40. Высказывались разные предположения о причинах введения тайного чтения анафоры41. Предположение, что эта практика была принята для сокращения Литургии по той же причине, по которой, по свидетельству св. Прокла42, св. Василий Великий и св. Иоанн Златоуст сократили анафору, не может быть признана убедительной, так как в эту эпоху начинается процесс удлинения Литургии оглашенных и возникает практика процессий перед Литургией, положивших начало нашим молебнам, которые в течение долгого времени совершались и теперь совершаются в некоторых местах перед Литургией, а не после нее. Нельзя согласиться и с догадкой Дюшена о трудностях громкого чтения молитв в больших храмах43 или с гипотезой о недоразумении, возникающем от неправильного понимания слова mystikos, помещенного перед анафорой для указания какогото особого таинственного способа ее чтения. > Едва ли правильна и гипотеза, что тайное чтение молитв возникло от сокращения числа причастников. Причащались за Литургией только священнослужители; они-то и читали анафору про себя, тайно44. > Однако, несомненно, что тайное чтение связано с евхаристическим небрежением церковного народа. Евхаристия — таинство, которое вызывает у верующих священный трепет. «Да молчит всякая плоть человеча и да стоит со страхом и трепетом». Этот трепет присущ Литургии во все времена. Но евхаристическое небрежение народа заставило отцов и литургистов сосредоточить преимущественное внимание на раскрытии необходимости благоговения, священного страха и трепета перед Св. Дарами, перед которыми Ангелы закрывают лица. К Св. Чаше должно приступать «со страхом и любовию». Священный трепет дополняет обычное чувство недостоинства и греховности. В Евхаристии Христос — rex tremendae majestatis45. У св. Иоанна Златоуста, отмечавшего со скорбью упадок евхаристического пафоса и горения, встречаются постоянные напоминания о необходимости священного трепета перед страшными Тайнами46. Намеки на эти настроения встречаются у св. Кирилла Иерусалимского47. Св. Иоанн Златоуст, в эпоху которого анафора, вероятно, читалась вслух48, имел огромное влияние, в частности и в Сирии. И именно у сирийских писателей и литургистов особенно развиты мотивы священного трепета, которые почти отсутствуют в древних чинах Литургии, в Литургии Апостольских постановлений, в анафоре Серапиона Тмуитского и у отцов IV века, исключая упомянутых св. Иоанна Златоуста и св. Кирилла Иерусалимского.» В толковании на Литургию Феодора Мопсуэстийского (†428), данного им во второй книге Liber ad Baptizandos49 — постоянно встречается эпитет «страшный», употребляемый в применении к таинству Евхаристии, жертве, Св. Дарам. Здесь же даются указания о мистериальном молчании. «Когда мы пребываем в молчании в великом почтительном страхе, священник начинает анафору»50. Серафимовский гимн поется всеми присутствующими... «и священник присоединяется громко к невидимым воинствам»51. «Священник читает тихо эти молитвы»52. О чувствах страха и трепета и о тихом — тайном — чтении анафоры говорит и несторианский писатель Нарсай (1502), основатель Низибинской школы, находившейся под сильным влиянием Феодора Мопсуэстийского. В своей 17 гомилии53 он дает описание и истолкование современной ему Литургии, очень похожей, кроме анафоры, на несторианскую Литургию Фаддея и Мария54. > Например, после Символа веры «священник приносит таинство искупления нашей жизни, исполненный трепета и облеченный страхом и великим ужасом. Священник пребывает в ужасе и великом страхе с трепетом по причине его долгов и долгов всех детей Церкви... Трепет и страх за себя и за народ лежат на священнике в этот ужасный час. В страшных условиях и служении он предмет ужаса даже для серафимов, сын праха предстоит в великом страхе, являясь посредником55. Страшный Царь, таинственно закланный и погребенный, и страшные стражи (ангелы), стоящие в страхе в честь их Господа. С такими мыслями предстоит священник для священнослужения, почтительно, с великим страхом и трепетом»56. Этими чувствами проникнут и возглас диакона. > «Глашатай Церкви и теперь возглашает и предупреждает каждого исповедать свои грехи Господу и просить Его в чистоте сердца. «Станем добре», он говорит «смотрите вашим умом на происходящее великое таинство, которое совершаете вы, смертные. Страшные Тайны освящаются руками священника. Пусть каждый пребывает в страхе и ужасе, пока это совершается. Священник уже приступил один к молению: молитесь и вы с ним, чтобы ваш мир увеличился через его посредство. Склоните к земле взор ваших умов и просите горячо. Возносите прошения всех Богу в этот час, полный трепета и великого страха». За этим следует призыв к молчанию. «Пусть никто не осмелится сказать ни одного слова устами... пусть молится сердцем, а не устами, и пусть он просит умом, а не языком»57. После возгласа «Горе имеем сердца» вся община хранит молчание, и все готовятся к пламенной молитве в своих сердцах. Священник безмолвствует, и диакон пребывает в молчании, весь народ спокоен и безмолвствует... Священник, уста Церкви58, открывает свои уста и беседует тайно59 с Богом, как с другом60. Конец молитвы произносится вслух. После серафимского гимна, произносимого всем народом, «вся Церковь возвращается к молчанию, и священник начинает общение с Богом»61. В конце молитвы он возвышает голос, чтобы его мог услышать народ... и рукою благословляет Тайны... и народ своим «Аминь» способствует и соглашается с молитвой священника. Тогда глашатай Церкви призывает народ и говорит: «Молитесь мысленно. Мир вам»...62. Во время призывания Святого Духа «глашатай Церкви возглашает: в молчании и страхе стойте: мир вам. Пусть весь народ пребывает в страхе в тот момент, когда совершается таинство сошествия Святого Духа». Священник возвышает голос и знаменует рукою Святые Тайны63. > У Феодора Мопсуэстийского и Нарсаи имеются первые сведения о тайном тихом чтении анафоры и мистическом евхаристическом молчании. Естественно предположить, что эта практика возникла в Сирии и распространилась первоначально по преимуществу в Восточной Сирии. На введение тайного чтения анафоры влияет и практика disciplina arcana, оберегающая святость и величие христианских таинств. Это ясно из ответа сирийского писателя Иакова, еп. Эдесского (640—708), на вопрос «Почему при закрытых дверях, с безмолвствием и по устному преданию совершались таинства»64. Вероятно, требования disciplina arcana и объясняют отсутствие установительных слов в толковании Феодора Мопсуэстийского, в чинах несторианской Литургии Фаддея и Мария и устную их передачу65. На введение практики тайного чтения анафоры безусловно повлияли, наконец, некоторые идеи, выраженные в Corpus Areopagiticum, в частности, «О церковной иерархии»66. Corpus появился, вероятно, в Сирии67 в конце пятого века и был там очень популярен68. Его перевел на сирийский язык мистик Сергий Ришайнский (†536). Из Сирии Corpus попадает в Константинополь, находясь первое время под большим подозрением69. > Литургия в книге «О церковной иерархии» чрезвычайно похожа или даже та же, что и у Нарсаи, с той только разницей, что в диптихи у Нарсаи включены и живые члены Церкви, а Символ веры положен после перенесения Даров на престол70. > Одной из главных идей памятника «О церковной иерархии», положившего начало богослужебной символике, является учение о иерархической структуре, — о разных степенях ведения божественных тайн, полнота которых доступна только священноначальнику — епископу. Он то и передает низшим степеням, в частности, второму — «созерцательному» чину мiрян — священному народу, в чувственных знаках — символах — доступное им ведение. > «Божественный иерарх, хотя и низводит благоволительно к подчиненным ему свое, единое само в себе, священноначальственное ведение, пользуясь многообразием священных символов, но тотчас же, как неуловимый и неудержимый для низших, без всякой перемены в себе возвращается к своему начальственному служению и, совершив мысленный вход к единому в себе, в чистом свете созерцает единовидный смысл совершаемых действий, оканчивая человеколюбивый исход на вторичное (дело служения) боголепнейшим возвращением к первейшим»71. > Это отделение священноначальника от народа и мотив тайны подчеркивается при изъяснении Литургии, «таинства таинств», «совершеннейшего из таинств», «таинства собрания или общения». Например, «приобщившись и преподав богоначальное причастие (другим), (иерарх) обращается, наконец, к священному благодарению (вместе с народом, который участвует в благодарении, приникая к одним только божественным символам), а он сам, возводясь постоянно богоначальным Духом священноначальственно, в чистоте богообразного чина, к святым началам совершаемых (действий) в блаженных и мысленных созерцаниях»72. Или, как впоследствии перефразирует Георгий Пахимер, «толпа взирает только на божественные символы, так как не может рассуждать о чём-либо высшем, а сам иерарх возводится к тем первообразам — к самому честному Телу и Крови Господней, веруя, что предлежащие (символы) предложены в них (в истинное Тело и истинную Кровь) святым и вседействующим Духом»73. > Эти взгляды на мистериальный характер Евхаристии способствовали укреплению начавшейся в Сирии практике тайного чтения анафоры и развитию тех настроений страха и трепета74, которые особенно развиты в толковании Нарсаи, несомненно знакомого, если не с Corpus Areopagiticum, то во всяком случае с его основными идеями, которые носились, так сказать, в воздухе Сирии. Надо заметить, однако, что тайное чтение евхаристических молитв первоначально не означало отстранения верующих от участия в принесении евхаристической жертвы. > По Феодору Мопсуэстийскому, «священник — язык церковной общины»75. «Все мы составляем одно Тело Христа, нашего Господа, и все мы члены один другого, и священник только исполняет обязанности члена, который выше других членов тела, как, например, глаз или язык... Как язык, он приносит молитвы всех...76. Все мы приносим дар со священником, и хотя последний и встает один, чтобы принести его, но он приносит его, как язык, за всё тело. Таким образом, приносимый дар принадлежит всем, и он полагается перед всеми нами так, чтобы мы могли одинаково участвовать в нём»77. > По Нарсаю, «вместе с прошением священник возносит молитву всего народа»78, и это подтверждает и монофизит Иаков Серугский (†521), младший современник Нарсаи, говоря в своей гомилии: «Вместе со священником весь народ просит Отца, чтобы Он прославил своего Сына»79. В сирийских и персидских чинах Литургии, несмотря на тайное чтение евхаристической молитвы, подчеркивается участие в ней и мiрян, благодаря приглашениям — возгласам диакона перед каждым разделом анафоры. Эти возгласы в совокупности образуют ектению. > Хотя Corpus Areopagiticum, конечно, и не предполагал отрицать соборный характер великого «таинства собрания», но, вводя значительное различие между мiрянами и священнослужителем, он ослабил у мiрян сознание ответственности за евхаристическую молитву. В середине VI века Corpus распространяется по всему Востоку, проникает в Константинополь и имеет огромное влияние на последующее Византийское богословие. К Corpus пишет (530—540) схолии Иоанн Скифопольский80. С Corpus'ом распространяется и практика тайного чтения анафоры. Почва к этому была подготовлена учением св. Иоанна Златоуста о страхе и трепете, с которыми надо приступать к Св. Дарам, и великими христологическими спорами. Тщетно борется с новой практикой Юстиниан. Его новелла не остановила начавшегося процесса. Иоанн Мосх говорит о громком чтении анафоры как о явлении, наблюдаемом только в некоторых местах. Вводится торжественный Великий вход с его символикой, Херувимская песнь, полная страха и трепета81.
| ||||||||
Буду благодарен
за материальную поддержку проекта. | ||||||||
Здесь
вы можете оценить прочитанный выпуск рассылки. | ||||||||
www.messia.ru/r2/5/l02_026.htm
Архив рассылки, формы подписки > www.messia.ru/r2/ |
Божьего благословения! | |
редактор-составитель рассылки | |
Александр Поляков, священник* | |
(запасной адрес: alrpol0@gmail.com) |
<= предш. выпуск в серии | ||||
| ![]() |