Тема выпуска: Воскресение и вознесение Христа. Бессмертие. "Небо"

Этот выпуск двойной, и для того, чтобы было удобней читать его частями, текст разделен чертой на 2 примерно равные части.

Воскресение Христа

После распятия, после сошествия в смерть, воскресение из мертвых — это основное, главное, решающее утверждение Символа веры, утверждение им самой сердцевины христианства. Как написал апостол Павел, "если Христос не воскрес, вера ваша тщетна". И эти слова остаются для христианства основополагающими. Христианство — это прежде всего вера в то, что Христос не остался во гробе, что из смерти воссияла жизнь и что в воскресении Христа из мертвых абсолютный, всеобъемлющий закон умирания и смерти был изнутри взорван, преодолен...

Но хотя воскресение Христа является самой сердцевиной христианской веры и благовестия, оно, как ни странно, в реальной жизни христианства и христиан в наши дни занимает мало места. Вера в воскресение затуманена, и ее современный христианин, сам того не ведая, не то что не принимает, а как-то обходит, ею не живет, как жили ею первые христиане. Конечно, тот, кто ходит в церковь, слышит в христианском богослужении ликующие утверждения: "смертию смерть поправ", "поглощена смерть победой", "жизнь царствует" и "нет ни одного мертвого во гробе". Но если спросить его, что он действительно думает о смерти, и часто, слишком часто — вы услышите расплывчатое, еще и до христианства существовавшее утверждение о бессмертии души и ее жизни в «загробном мире». Это еще в лучшем случае. А в худшем — просто растерянность, незнание. Между тем на вере или неверии именно в воскресение — в воскресение Христово и в конце времен наше "общее воскресение" — держится всё христианство. Если Христос не воскрес, то тогда Евангелие — обман, самый страшный из всех обманов. Если Христос воскрес, то радикально меняются, попросту отпадают все наши дохристианские представления и верования в "бессмертие души", тогда весь вопрос о смерти предстает в совершенно ином свете. Ибо воскресение, прежде всего, предполагает отношение к смерти, понимание смерти, глубочайшим образом отличное от обычных религиозных представлений о ней, а в каком-то смысле и попросту обратное этим представлениям.

Классическое верование в бессмертие души исключает веру в воскресение, ибо воскресение — и тут корень всего  — включает в себя не только душу, но и тело. Простое чтение Евангелия не оставляет в этом никакого сомнения. Увидев воскресшего Христа, апостолы, по рассказу Евангелия, думали, что видят призрак, привидение. И первым делом воскресшего Христа было явить им, дать ощутить реальность Своего тела. Он берет пишу и ест перед ними. Сомневающемуся Фоме Он приказывает прикоснуться к Своему телу — пальцами удостовериться в воскресении. И когда апостолы уверовали, именно провозглашение воскресения, его реальности, "телесности" и становится главным содержанием и силой их проповеди. Главным Таинством Церкви становится причастие хлебу и вину как Телу и Крови воскресшего Господа — и в этом акте, как говорит апостол Павел, "смерть Господню возвещая, воскресение Его исповедуют".

Обращающиеся в христианство обращаются не к идеям и принципам, а принимают эту веру в воскресение, этот опыт, это знание воскресшего Учителя. Они принимают с этой верой веру во всеобщее воскресение, а значит — в преодоление, разрушение, уничтожение смерти как последнюю цель мира. "Последний же враг истребится — смерть!" — в некоем духовном восторге восклицает апостол Павел. И каждую пасхальную ночь мы восклицаем: "Где твое, смерте, жало, где твоя, аде, победа?.. Воскрес Христос, и нет ни одного мертвого во гробе … воскрес Христос, и жизнь царствует!" Таким образом, принятие или непринятие Христа и христианства есть, по существу, принятие или непринятие веры в Его воскресение, а значит — веры в воссоединение в Нём души и тела, разделение которых и есть смерть. Очень опасно то странное "затуманивание" веры в воскресение среди самих христиан, странным образом сочетающих радостное празднование Пасхи с фактическим, зачастую подсознательным отвержением воскресения Христова. В историческом христианстве произошел как бы возврат к дохристианскому пониманию смерти, которое состоит, в первую очередь, в признании ее "законом природы" —присущим самой природе явлением, с которым по этой причине, и сколь бы ни была смерть страшной, нужно "примириться", которое нужно принять. Действительно, все нехристианские, «естественные» религии, все философии, в сущности, только тем и заняты, что примиряют нас со смертью, стараются показать нам начало бессмертной жизни, бессмертной души в каком-то ином, загробном мире. (И, конечно, если, как учит, например, Платон, а за ним и бесчисленные его последователи, смерть есть желанное освобождение души от тела, то вера в воскресение тела становится не только ненужной и непонятной, но просто ложной, неверной.)

Итак, для того, чтобы ощутить смысл христианской веры в воскресение, нам нужно начать не с него, а с тела и смерти, с христианского их понимания. Именно тут корень недоразумения даже внутри христианства.

Бессмертие

Религиозное сознание воспринимает воскресение Христа прежде всего как чудо, каковым, конечно, оно и является. Но для бытового религиозного сознания чудо это остается "единичным", относящимся ко Христу. А поскольку Христа мы признаём Богом, то чудо это в некотором смысле перестает даже быть чудом: Бог всесилен, Ему всё возможно. И, конечно, что бы ни означала смерть Христова, Его Божественная сила и власть не дали Ему остаться во гробе. Но дело в том, что всё это составляет только половину изначального христианского восприятия воскресения Христова. Радость раннего христианства, радость, живущая и доныне в Церкви — в ее богослужении, в ее песнопениях и молитвах, особенно же в ни с чем не сравнимом празднике Пасхи — не отделяет воскресения Христова от "общего воскресения", от воскресения всех людей, воскресения, начавшегося в воскресении Христовом.

Празднуя за неделю до Пасхи воскрешение Христом умершего друга Его Лазаря, Церковь торжественно, радостно утверждает, что это чудо есть "общего воскресения удостоверение". Но вот в сознании верующих вера в воскресение Христа и вера в начатое им "общее воскресение" как бы разъединились. Осталась нетронутой вера в восстание Христа из мертвых, воскресение Его в теле, но в том, что касается нашей последней участи и судьбы после смерти, то они постепенно перестали восприниматься в свете воскресения Христова и по отношению к нему. Про Христа мы утверждаем, что Он воскрес, про самих же себя говорим, что верим в бессмертие души, в которое задолго до Христа верили греки и евреи и до сих пор верят все без исключения религии, и для веры в которое воскресение Христа, как это ни странно звучит, — даже не нужно.

Причина этого странного раздвоения — в нашем понимании смерти — в  как отделения души от тела. Вся дохристианская и внехристианская религиозность призывает отделение души от тела считать не только "естественным", но и положительным, видеть в нём освобождение души от тела, воспринимаемого как «темница души», мешающего ей быть духовной, небесной, чистой. Поскольку в опыте человеческом зло, болезни, страдания, страсти — от тела, то смыслом и целью религии естественно становится освобождение души от тела, достигающее полноты именно в смерти. Но нужно со всей силой подчеркнуть, что такое понимание смерти — нехристианское, с христианством несовместимое, открыто ему  противоречащее. Христианство провозглашает, что отделение души от тела, называемое смертью, есть зло. Это то, чего Бог не сотворил. Это то, что вошло в мир и покорило его себе, но против Бога, в нарушение Его замысла о мире, о человеке и о жизни. Это то, что Христос пришел разрушить. Но чтобы не то что понять, а ощутить, христианское восприятие смерти, нужно сначала хотя бы несколько слов сказать об этом Божьем замысле, открытом нам в Священном Писании и в полноте своей явленном во Христе — в Его учении, в Его смерти, в Его воскресении.

---

Кратко этот замысел можно очертить так: Бог создал человека с душой и телом, то есть одновременно духовным и материальным; именно это соединение духа, души и тела называется в Библии человеком. Человек, каким создал его Бог, — это одушевленное тело и воплощенный дух, и потому всякое разделение их, и не только в смерти, но и до смерти, всякое нарушение их единства есть зло, есть духовная катастрофа. Отсюда и наша вера в спасение мира воплощением Бога, то есть принятием Им плоти, тела, и не призрачного, не "как будто тела", а тела в полном смысле этого слова: нуждающегося в пище, устающего, страдающего. Таким образом, в смертном разделении души и тела кончается то, что в Писании называется жизнью, то есть тем, что и состоит в первую очередь в одушевлении человеческого тела и в воплощении духа. В смерти не исчезает человек, ибо не дано твари уничтожить то, что призвал из небытия в бытие Бог. Но он, человек, погружается в смерть, в тьму безжизненности и бессилия, он предается распаду и тлению.

Не для этого разделения, умирания, распада и тления создал Бог мир. Потому Евангелие провозглашает, что "последний враг истребится — смерть!" Воскресение есть воссоздание мира в его первозданной красоте и целостности, это полное одухотворение материи и полное воплощение духа в Божием творении. Сотворенный мир дан человеку как его жизнь, и потому, по христианскому, православному учению, Бог не уничтожит его, а преобразует в "новое небо и новую землю", в духовное тело человека, в храм Божьего присутствия и Божьей славы в творении.

Это разрушение, это истребление смерти началось тогда, когда Сын Божий вольно, из бессмертной любви к нам, Сам снизошел в смерть и ее тьму, ее отчаяние и ужас наполнил Своим светом и Своей любовью.

Воскрес из мертвых Он один, но разрушил Он нашу смерть, разрушил ее владычество, ее безнадежность, ее окончательность. Нет, не нирвану, не тусклое загробное житие обещает нам Христос, а торжество жизни, новое небо и новую землю, радость всеобщего воскресения. "Восстанут мертвые, и те, кто во гробах возрадуются", "Христос воскресе и жизнь жительствует" — вот смысл этого действительно главного, сердцевинного утверждения Символа веры: "…и воскресшего в третий день по Писанием". («Согласно Писаниям», то есть в согласии с  тем замыслом о мире и о человеке, о жизни и смерти, которое открыто нам в Священном Писании.) Тут вся вера, вся любовь, вся надежда христианства. И вот почему, "если Христос не воскрес, вера ваша тщетна..."

Вознесение

"И восшедшего на небеса, — продолжает Символ веры вслед за исповеданием воскресения Христа из мертвых, — и сидящего одесную Отца" (то есть, в переводе с церковнославянского, "по правую руку от Отца"). Что в нашей вере и в нашей жизни выражают, к чему призывают эти слова? Здесь необходимо остановиться на христианском "звучании" слова "небо". Ведь этим словом пользуются враги религии, недобросовестно толкующие его как сохранение христианством донаучного понимания неба — как неба, так сказать, "физического", как места во вселенной, где находится и восседает Бог.

Между тем, это древнее верование не имеет ничего общего с христианским пониманием, ощущением и употреблением слова "небо". Да, конечно, оно взято из того натурального пространственного символизма, который присущ всем культурам, и в этом смысле его нужно рассматривать по аналогии с нашим употреблением таких слов, как "высокий" и "низкий", "широкий" и "узкий" и тому подобное. Ведь когда мы говорим про один поступок, что он "высокий", а про другой — что он "низкий", для каждого очевидно, что речь здесь идет не о пространстве, а о нравственной, духовной оценке данных поступков, так же, как определение человека "широким" или "узким" самоочевидно не имеет ничего общего с его телесным сложением. Так вот, слово "небо" на языке почти всех народов всегда имело кроме своего "натурального" смысла также и смысл символический, духовный, как символ высокого, чистого и запредельного. Да, в своих первобытных представлениях о мире, о космосе примитивный человек часто понимал этот символизм буквально. Первобытная космология делила мир на три этажа: небо, земля, преисподняя, и, естественно, святое, божественное поселяла на небе, а злое и страшное — в преисподней, так как и в физическом мире, в физическом опыте небо "естественно" прекрасно, светозарно, чисто, возвышенно. Но о том, что христианство не имеет к этой космологии никакого отношения, свидетельствуют хотя бы слова апостола Павла, призывавшего христиан "помышлять о небесном, не о земном", или же слова святого Иоанна Златоуста, радостно говорившего: "Что мне до неба, когда я сам становлюсь небом..."

Таким образом, попытка уличить христиан при помощи слова "небо" в антинаучности и примитивности — это не только попытка с негодными средствами, но и попытка нечестная. И, однако, не может быть сомнения, что символ неба имеет в христианстве действительно ключевое значение. Прежде всего, в рассказе о творении мира Богом мир определяется как "небо и земля". "В начале,  — так открывается Библия, — сотворил Бог небо и землю". Таким образом, небо — это в христианской вере не что-то вне-мирное, не другой мир. Это — присущее миру, присущее творению духовное, так сказать, вертикальное измерение. Небо  — это в мире то, что высоко, чисто, духовно. Для верующего не «земля» (материя), а «небо» мерит собою жизнь и ее смысл. Носитель же «неба» в мире, по христианской вере, — человек. Человек создан "по образу и подобию Божьему", человеку дан ум — и, следовательно, сила знания, человеку дана совесть  — и, следовательно, знание добра, человеку дан дух  — и, следовательно, возможность постигать красоту и совершенство. Но в свободе своей человек может отпасть от небесного в самом себе, может захотеть жить только землей, только земным, или, говоря образно, опустить глаза  — это значит свой духовный взор, свое сердце — вниз. Вот это и называет христианство грехом, грехопадением. Христианство утверждает, что именно от этого греха, от этого отпадения вниз, от этого отрыва от неба и пришел нас спасти Христос.

В Своем пришествии в мир, в "вочеловечении" Христос снова явил "небо на земле", образ жизни, обращенной ввысь, к Богу, то есть к высокому, чистому, доброму, истинному, прекрасному — ко всему, от чего оторвался человек в своей редукции, в своем сведении жизни к земле и земному. Христос открыл нам, даровал нам небо, указал нам Собою смысл жизни как подъема, восхождения, вознесения и силой, правдой, божественным совершенством неба наполнил не только землю, но даже, говоря на языке примитивных символов, преисподнюю.

Христос снизошел на землю. Он снизошел в смерть. Но со Христом и в Нём и в жизнь и в смерть было возвращено небо, открыт путь к победе над всем тем, что только земля, только земное и чье конечное и безнадежное завершение — тьма смерти. Совершив всё это, Христос "вознесся на небо". И это значит для христианской веры, что во Христе на небо вознесен человек, что человек приобщен к небесной правде, и это значит — вернулся к Богу, к знанию Бога, и в Нём  — к единственной подлинной, а потому вечной жизни. Каждый раз, когда в Символе веры мы утверждаем: "…и восшедшаго на небеса", — мы говорим не только о Христе, мы говорим и о самих себе. Если мы верим во Христа, если мы со Христом  — то и мы на небе, или, во всяком случае, к небу, ко Христу, к Богу устремлены наша вера, наш дух, наша любовь. Мы знаем небо как нашу подлинную жизнь, и в этом знании осмысленной и радостной становится и наша земная жизнь, так как она во Христе стала восхождением к вознесению.